– И долго вы тут прятались во мраке? – спросила Энджи.
– Не так долго, чтобы заметить, кто ее сюда положил, но все же я пришел раньше вас. Так куда вы подевались, выйдя из «Готам-Клуба»? Я вас там случайно заметил.
Я опять не сказал ни слова. Я давным-давно понял, что если Николас что-то затеял, трепаться неблагоразумно.
– Что ж, Гарт, мне ты можешь не говорить. Но тебе придется сказать полиции. Э-э, и еще – не хочешь позвонить адвокату?
Мысли мои понеслись галопом. Могу ли я под каким-нибудь видом сказать полиции, что не знаю имени мертвой женщины? Какие тут могут быть ловушки? А если я скажу им, кто это, и что она хозяйка ВВС, где тоже произошло убийство, не заподозрит ли вдруг полиция, что тетю-колу сочинили мы с Марти? Что мы как-нибудь сговорились убить Тайлера Лумиса – он же Кишкокрут – и свалить вину на загадочную незнакомку, которой никогда не было на свете? И все это – чтобы сфабриковать исчезновение Пискуна? Но зачем… кому… что, если?…
– Ладно, зятек: а что вообще ты здесь делаешь?
– Невестка Энджи! Мне льстит, что Гарт рассказал тебе о своем младшем брате. Какая картина – открытки на Рождество, обеды на День благодарения. А ведь и впрямь – у меня нет никаких планов на Пасху!
– Послушай, малый, – начала Энджи, предостерегающе наставив на него палец. – Я знаю, что вы с Гартом слегка на ножах, но эти игры ты оставь для него. Все это мимо меня, я знаю только, что вы – родня. Там, откуда я вышла, в родных не сомневаются – никогда, – так что я распространяю это правило и на тебя. – Энджи ткнула его в плечо. – Не кусай мою руку, Николас.
Мой брат выказал нехарактерное для него смирение – может, подлинное, может, нет:
– Извини, Энджи, ты права. – Он поднял руки, будто ее палец был пистолетным стволом. – Я больше не буду.
– Так-то лучше. А теперь я вызову полицию.
– Сначала все обдумайте, – посоветовал Николас. – Марта мертва, а это значит, что в головах у копов возникнет немало странных мыслей, когда они приедут сюда и выяснят, что Гарт с ней связан. Копы не любят совпадений. То, что Гарт опосредованно вовлечен в два убийства, означает, что его заподозрят в соучастии. Все это сделали, чтобы не дать вам играть в ищеек. На вашем месте я бы сообщил копам только минимум фактов, а подробности придержал бы до разговора в присутствии адвоката. Надеюсь, ты не станешь без надобности углубляться во всю эту историю с ретристами, и главное – не думаешь, что это как-то связано с дурацкой куклой. Дай им самим до всего докопаться, если смогут. О-па – кажется, легавых-то уже вызвали.
В конце квартала засверкали мигалки. Николас двинулся пешком в сторону Вестсайдского шоссе, но на прощание дал еще один совет:
– И что бы вы ни делали, не вызывайтесь опознать тело. Пока вас не попросят; и надейтесь, что до этого не дойдет.
Полиция и «скорая» подъехали в тот миг, когда Николас скрылся за углом.
Глава 15
Иногда мне жаль, что я не могу вернуться в прошлое и отшлепать того Гарта. Эта глупая история с Пискуном вышла далеко, далеко за рамки разумного. Как я и боялся.
Два детектива появились за секунду до фотографа. Первый детектив был бесцветный белый парень в очках в черной оправе, с парафинистым и рябым лицом и в тщательно отутюженном пиджаке. На мой взгляд, сошел бы за щеголеватого бальзамировщика. Вторым был колобок неопределенной расовой принадлежности. В общем, наверное, подошел бы под любую или сразу под все категории в системе равных возможностей трудоустройства в полиции Нью-Йорка: миндалевидный разрез глаз, короткие волнистые волосы, густые черные усы, яркие голубые глаза и кожа, к которой, наверное, легко пристает загар. Он дал мне свою карточку и он же задавал вопросы; Бальзамировщик молчал. Записав наши имена, адрес и телефон, детектив Цильцер задал только шесть вопросов:
– Когда вы ее нашли?
– Только что, минут десять назад.
– Вы или кто-то другой трогали тело, как-то изменяли положение, в котором вы ее нашли?
– Нет, она вот так и лежала.
– Кто еще был здесь, когда вы нашли тело?
– Никого. Ну…
– Ну?
– Ну, здесь был мой брат, Николас Палинич. Но…
– Где можно с ним побеседовать?
Я вынул бумажник:
– Вот его карточка.
Цильцер сунул ее за корочку записной книжки, даже не глянув на имя. Обернулся к Энджи:
– Вы что-то можете добавить?
– Нет. – Энджи помотала головой.
– Отлично, на этом пока закончим.
Он вежливо улыбнулся нам, переводя взгляд с одного на другого, что равно могло значить: «Доброй вам ночи» или «В другой раз вы скажете мне больше». Несомненно, Цильцер, именно это и имел в виду.
Пожалуй, из-за этого слегка уклончивого поведения перед лицом того факта, что кого-то, видимо, только что убили, у нас на стекле и нет наклейки «Образцовый Гражданин». Но как доморощенный циник я испытываю врожденное недоверие к тем, кому дана власть командовать мной. В Нью-Йорке, где полиция постоянно утаскивает или одалживает твою машину, недоверие к копам эндемично. Да, не забудем про скрытые камеры. Знаете, полиция пристрастилась к массовому видеонаблюдению за населением ради нашего же блага. Камеры, например, установлены на некоторых светофорах – они снимают, как ты проезжаешь на желтый. Подозрения плодят новые подозрения. Может, кому-то хочется видеть в этом материнскую заботу правительства, но мне кажется, они возомнили себя служителями зоопарка. Тогда методом исключения я оказываюсь одним из животных в клетке. И мне там, выражаясь современным жаргоном, «некомфортно».
Все могло быть иначе, если бы у меня были какие-нибудь основания думать, что нью-йоркское полицейское управление соображает хотя бы вполовину гавайского «пять-ноль». Стиву Макгаррету[72] я вручил бы свою жизнь в любую минуту.
Все представление на нашем крыльце продолжалось чуть меньше часа. У нью-йоркской полиции немалая практика, и в такого рода деталях они мастера.
Когда они уехали, я позвонил Дадли. Наше исчезновение из «Готам-Клуба» его слегка обидело, но я обрисовал ему наши трудности.
– Нехорошим ветром повеяло, Гав. Тебе нужна защита! Завтра первым делом давай ко мне. У меня есть кое-что по ведомству личной безопасности, опытный образец. Одна штуковина.
– Опытный? Как-то не нравится мне это.
– Будешь испытателем.
Слово «испытатель», перекрученное южным акцентом, звучит ужасно зловеще. Так и видишь дымок, подымающийся вдали над горной пустыней, дрожащие от зноя силуэты санитарных машин, мчащих к тому месту, где ты на сверхзвуковой скорости врубился в землю.
– Как-то неохота.
– Ради Энджи, Гав!
– Послушай, я валюсь с ног. Может, завтра обсудим?
– Дадли все равно экипирует тебя, так или иначе!
– Ладно, ладно. Дадли, можно тебя кое о чем спросить? Вся эта канитель с цветным телевидением, воздействие на сознание.
На том конце провода возникло нехарактерное молчание.
– Дадли?
– Да?
– Что думаешь об этом цветном воздействии? Возможно такое?
– М-может быть. Откуда я знаю?
Вообще-то Дадли всегда готов высказать мнение – особенно в области технологий. Разумеется, кроме устройства его электронных примочек. Или любого из «неразглашаемых» агентств, на которые ему пришлось работать. Не коснулся ли я чего-то такого, о чем Дадли знает много, но «не может говорить»?
– Ясно. Ладно, давай завтра.
– Да, давай завтра, – без выражения сказал Дадли и повесил трубку.
Запищал домофон. Энджи замерла, не долив из кувшина горное шабли, и закусила губу.
– Подойти?
Я пошел к переговорному ящичку:
– Кто там?
– Ке-ге-бе, э?
– Отто?
– Ке-ге-бе, Гарф.
Я открыл нашему гному, и он ворвался в комнату. Он всегда пихал дверь плечом так, будто изнутри ее держит пара лихих казаков.
72
«Гавайи, пять-ноль» – полицейский телесериал (1968–1980). Стив Макгаррет – главный герой, начальник полиции.