– Да-да, я вас вычислил. Вы тот самый, единственный Генерал Бухер. Да, вы похожи на индейца, с этими волосами, этими сапогами и бирюзовой пряжкой – но вы якут. Вы с Милнером инсценировали вашу смерть, а потом или украли личность Роджера Элка, или просто выдумали его, тут я не знаю. Не понимаю только, зачем ведущий детской передачи приехал сюда и основал собственную секту.
У него начало подергиваться лицо.
– Да что вы знаете об этом – что вы вообще знаете? – отрезал Элк. На него нашло такое полупрезрительное безразличие, вроде того, какое пьяные взрослые иногда выказывают детям. – Мир катится в пропасть, надо что-то делать.
– Пустить часы вспять? Да ладно. Вы вели кукольную программу. И вдруг подались в здоровые продукты, завладели сферами и устроили такой успех «Клево-Форме», омерзительному на вкус напитку здоровья. Неужели вам всегда хотелось превратиться из Генерала Бухера в джайв-фюрера? И насовсем упразднить телевидение?
Букерман попытался взглянуть на меня, но, кажется, не смог сосредоточиться. Взгляду него затуманился и поплыл книзу.
– Вы не понимаете. Я кой-где побывал, повидал разного. Разной жути. – Я подумал об Отто с его лагерными историями. Элк попытался было откашляться. – …Дикие вещи… нужно управлять. Умами. Людьми. Душами. Власть. Власть изменить самую ткань… Мы были так близко.
Сильно ли это отличалось от моей тяги к Пискуну? Вообще-то, конечно, совсем другое, но я увидел тут жутковатую параллель, и меня передернуло. Крупное, симпатичное лицо Букермана с глазами-пуговками исказилось горьким и многообразным сожалением. И еще онемением. Я подумал, что Букерман спекся. Но рано.
– Хотите знать, как получаются такие вещи? – невнятно начал он. – Хотите? С чего все это началось на самом деле? Эти суки… – прошипел он, – закрыли мою программу ради повторных показов «Банановых десертов». Забрали кукол. А со сферами, я знал, я раздавил бы их.
– Вы что, серьезно хотите сказать… Это все… Из-за «Банановых десертов»?
Букерман из последних сил нахмурился:
– Флигль, Снорки, Друпер и… э-э…
Я щелкнул пальцами:
– И Бинго. О-го! Дальше «Остров опасностей»!
– Эй, хватит. – Он застонал. – Они меня вынудили. Разве не ясно?… Выбор, который мы делаем, – прошептал он с закрытыми глазами, – не всегда наш собственный.
Это предостережение оказалось до жути знакомым – почти так же видел жизнь Николас. Я всегда удивлялся, что откровения не пишут неоновыми буквами, а печатают на обороте корешка билета, который находишь в кармане на следующий день. Я не мог бы высказать словами, что за мелодию тогда затренькали струны моего сердца, нет. Что-то о том, как люди меняются, и остаются всегда такими же, а то и это равно нужно, чтобы снискать прощение.
В стекло водительской двери застучал ручкой фонарика полицейский – не иначе, поинтересоваться, почему мы загораживаем проезд. Я выпустил ворот потного и задыхающегося Букермана, и его голова опустилась на спинку сиденья. Для кукольника пошел последний отсчет. У моего окна возник силуэт второго копа, и я спустил стекло.
– Что за… – Голос безликого копа напрягся – полисмен пытался врубиться в сцену на переднем сиденье. Луч фонарика задержался на змее. – Сэр, я должен просить вас…
– Этого человека надо в больницу.
Я поморгал в полицейский фонарик и широко улыбнулся.
Глава 32
Нет, меня не забрали в полицию.
Николас влетел в двери приемного покоя с торбой за плечом, за ним по пятам – Энджи и Отто. Но Энджи, едва завидев меня, рванула вперед, добежала первой и своим горячим объятием уронила обратно на кушетку.
– Эй! – возмутился я.
– Что случилось? – Она начала осматривать меня, выискивая раны и превращая мою прическу в бетховенские кудри. – Ты цел? Что…
– Боже, Гарт! – Николас – он быстро смекает – понял, что со мной все путем. – Когда ты сказал, что в больнице, я всполошился! Отыскал Энджи в фойе, и Отто доставил нас сюда, нарушив все мыслимые правила – и русские, и американские.
– Если бы ты дал мне объяснить, – простонал я. – Но ты повесил трубку.
Николас помахал мне маленьким мобильным телефоном:
– Это называется потеря сети, нет сигнала.
– Так в чем дело?
– Что надела? – вставил слово и Отто.
Я встал и застенчиво улыбнулся Энджи.
– У меня кое-что есть для тебя, Николас.
– У тебя есть кое-что для меня? – У него загорелись глаза, и лицо засветилось улыбкой, будто он законтачил третий рельс. – Это у меня для тебя кое-что есть. – Иллюминация его лица местами поугасла от смущения, а может, и подозрительности. – У тебя для меня кое-что есть? Здесь? – Он рассеянно протянул мне торбу. – Не томография?
– Пойдем.
Мы подошли к дверям реанимации и за стеклом увидели врачей, склонившихся над жертвой змеиного укуса.
– Видишь того парня?
– Какого? Того, что…
– Старика с седым хвостом.
– Ну?
– Букерман. – Я приобнял Энджи.
– М-м?
– Это Букерман. Он прикидывался адвокатом.
– Боже мой! – Энджи ткнула меня в ребра. – Роджер Элк! Он и есть Букерман! И все это время… Он был там в Нью-Джерси, и везде. Он был тут все это время.
Я понял, что она грызет себя за то, что не вычислила его.
– Роджер Элк? – Николас повел глазами и задумался. – Элк? По-русски Букермана звали Лось.
– Лось? Э? Как ты ска?… – Отто приставил к голове ладонь с растопыренными пальцами.
Николас потрепал Отто по щеке:
– В переводе на английский – Элк. А как он оказался здесь? Как ты его…
– Это тебе знать уже необязательно. К тому же Энджи станет дурно. В общем, я его сюда доставил – немного не в форме, но он очухается.
Как в любой хорошей больнице, тут держали наготове немного сыворотки от Micrurus fulvlus. В любом случае, змеиные укусы редко бывают смертельными.
– Штука в том, что если бы он сразу попал в руки Мортимера, ты никогда бы не увидел гонорара от своих страховщиков. Я думаю, у тебя сейчас будет несколько часов, чтобы составить необходимые бумаги, может, сделать фотографии.
Николас тупо взглянул на меня. Упало молчание. Совершенно безучастно он повернулся и быстро вышел за дверь.
Я двинулся было следом, но Энджи поймала меня за ремень:
– Пусть идет, – сказала она.
Отто снял шапку и глубокомысленно покивал:
– Я дума, мож, Николай, он чувства слишком многие.
В полной растерянности я плюхнулся на кушетку. Расстроился ли он? Рассердился? Или растроган? Я чувствовал себя так, будто это меня укусила змея. Энджи села рядом со мной.
Отто двинулся к выходу с сигаретой в зубах, тихонько напевая строки Мясного Хлебца:
– И вырвьемся из зада, как гадский нетопырь…
Энджи обвила меня рукой:
– Что в сумке?
Я понял, что она уже знает ответ.
– А? О…
Я и забыл, что у меня в руках торба. Вдвоем мы туда заглянули, потом вытряхнули содержимое на пол.
Из сумки вывалились Пискун, Вой и Боягуз – швы на затылках распороты, часть набивки вывалилась, но ничего непоправимого. Придурочная троица радостно пялилась в дырчатый звукоизолирующий потолок.
Энджи стиснула мой локоть:
– Он вернулся в «Савой» и сумел их забрать, несмотря на всю полицию! – восхищенно сказала она.
Я почувствовал, что нёбо у меня занемело, глазам стало горячо, а зрение затуманилось.
– Черт побери! – Вот какова была единственная моя мысль – если то, что я делал в ту минуту, можно было назвать мышлением.
Двери приемного покоя распахнулись, и Николас промчался через него с одноразовым фотоаппаратом в руке и газетой в другой. Не взглянув на нас, он вломился в палату, откуда тотчас донеслись звуки спора с медсестрой.
Обнимая Энджи, я фыркнул и рассмеялся.
– Мой брат – криминальный тип.