— Трогай, и поживее! — приказал Рёскэ тот, который поддерживал раненого. — Гони в Акасака. И быстрее. Только смотри, чтоб патруль не сцапал.
Поняв, что грабить такси они на собираются, Рёскэ немного успокоился, хотя ощущение приставленного к затылку пистолета было не из приятных. Ничего не попишешь, подумал он, придется делать все, как они хотят. А что касается патруля, то здесь их желание полностью совпадает с его собственным. Если вся эта команда попадет сейчас в руки полиции, Рёскэ тоже арестуют — за угон.
— Как вы, босс! — волнуясь, спросил парень с пистолетом. — Наломал я дров. Извините меня!
Второй гангстер, мужчина лет тридцати пяти, со злостью бросил:
— Тебя, суку, убить мало. Даже баранку крутить как следует не умеешь. Сматываться надо, а он машину — в столб! Такси из-за тебя ловить пришлось. Если боссу станет хуже, ты, зараза, будешь в ответе!
Раненый слабым голосом сказал:
— На ори ты так. В рану отдает. Доедем до Акасака, у меня там врач знакомый. Такую ерундовую дырку он в два счета заштопает.
— Ну, босс, не ожидал я, что у этой швали окажется пушка. Я думал, как мы наставим на них стволы, они сразу в штаны наложат. А они — стрелять!
— За ними стоит банда Мурамацу. Поэтому и публика там собирается такая, что режется в маджан по тысяче иен за очко. Я как прослышал про такое дело, сразу решил: накроем эту лавочку и все деньжата сцапаем. Ну и пусть за ними ребята Мурамацу, эти-то обиралы — мелочь пузатая. Я тоже хорош, от шестерок каких-то пулю схлопотать!
— Но, босс, монеты-то мы все-таки забрали. В чемоданчиках, поди, миллионов шестьдесят будет, а?
Прислушиваясь к разговору бандитов, Рёскэ понял, что они только что ограбили игорный притон. Видимо, якудза[2] прознала, что шулера-любители устроили подпольную игру, и решила их обчистить, а один из содержателей притона открыл стрельбу, ранив главаря гангстеров. Но выручка все же досталась налетчикам. Скорее всего хозяева притона побоялись затевать настоящую перестрелку, чтобы не наделать лишнего шума. «Ничего себе — по тысяче иен за очко», — поразился Рёскэ. Наверное, там собираются одни богачи. Проиграешь десять тысяч очков — плати десять миллионов! Ничего удивительного, если в тех чемоданах действительно столько денег.
При мысли о том, что сзади лежат шестьдесят миллионов, Рёскэ вдруг разъярился. Да ему за всю жизнь не заработать и половины этой суммы. Будь у него столько денег, он мог бы не ломать спину и Масако училась бы, сколько захочет.
В Акасака, под холмом Ногидзака, грабители велели остановить машину возле какого-то ночного клуба. Он уже закрылся, внутри не было видно ни души. Тем на менее трое бандитов, кажется, собирались войти. Однако главарю стало хуже, и идти сам он уже не мог.
— Эй, помоги мне, — сказал мужчина лет тридцати пяти парню. — Придется Босса вдвоем вести. Один чемодан возьми с собой, другой оставь пока здесь. Потом за ним вернешься.
Он впился глазами в лицо Рёскэ и прошипел:
— Я твою рожу хорошо запомнил. Название фирмы и номер машины — тоже. Только попробуй легавым настучать — я тебя под землей достану. Пока вот он не вернется за вторым чемоданом, сиди тихо, понял?
Решив, что шофер достаточно запуган, гангстеры взяли своего босса под руки и скрылись в дверях ночного клуба.
Не успела за ними закрыться дверь, как Рёскэ дал полный газ. Не сбавляя скорости, он домчался до кладбища Аояма, остановил машину и достал с заднего сиденья чемодан. Потом вылез из автомобиля, захлопнул за собой дверцу и, пройдя на соседнюю улицу, остановил такси.
Только подъезжая к дому, Рёскэ наконец пришел в себя и, глубоко вздохнув, рассмеялся. Лицо-то, может, они и запомнили, но ни его имя, ни адрес им неизвестны. Все, что записано на карточке в такси, не имеет к нему ни малейшего отношения. В полицию эта братия жаловаться не станет, покусает себе локти с досады — только и всего. А его в огромном городе им не найти. Ловко он их надул!
Вернувшись домой, Рёскэ тайком от Масако пересчитал банкноты. В чемодане, битком набитом купюрами по тысяче и по десять тысяч, оказалось более сорока миллионов иен.
Свои миллионы Рёскэ положил в несколько банков, и теперь, казалось бы, они с дочерью могли жить припеваючи. Он, конечно, не мог сорить деньгами из опасения встревожить Масако, но рисковать свободой, угоняя такси, больше было ни к чему.
Три дня Рёскэ провел дома, но отдыха не получалось, он почему-то не находил себе место. На четвертый день он проснулся ровно в полночь и почувствовал, что больше дома без дела не высидит. Какое это было наслаждение — проходить через ночную диспетчерскую, выбирать из всех стоящих в гараже машин одну, садиться в нее и вырываться на волю! А кружить по городу, высматривая пассажиров, и думать; вот он, мой! «Видно, мне на роду написано быть таксистом, — вздохнул Рёскэ. — Без этой работы, без этого напряжения нервов и сил я скисну, превращусь в старую развалину».