Михайлов Георгий в своей книге «Психология мужества» говорит: «Добродетели сами по себе беззащитны. Оградить их от разрушения злом, может только сила. Но сила, соответственно, добрая. Сила духа, или иначе – мужество, именно тому и служит. Словно войско, всегда готовое к действию, мужество подавляет любые происки зла, а добродетели питают армию мужества, подобно фронтовым тылам. Вот пример: любовь, как высшая добродетель, несёт в себе благо жизни. Но её угнетают всякие обиды, недовольства, страхи и т.д. Мужество помогает их преодолеть. Обидел меня брат – я должен его простить, тогда сам сохранюсь от расстройства. Если не прощу, ненависть изгложет меня, доведёт до безумия. Простить трудно – обида велика, но чтобы не впасть в зверство, я должен заставить себя. Сила духа сметает обиду прощением. Ненависть рассеивается – любовь освобождается, растёт, и сама становится источником мужества. Так повторяется с каждой добродетелью…Однако знание о добродетели – это ещё не сама добродетель».
Пытаться выразить сущность воды можно многими словами, но понять её можно, только вступив в неё! Так и с мужеством. Познание сути мужества возможно только при нравственном развитии и ситуациях, в которых можно на деле его проявить, тогда сердце впитает знание, которое глубже слов – что такое мужество!
14 октября, на Покров Пресвятой Богородицы – мой День Ангела. В ночь, перед этим днём, мне снилось, что маленькая девочка подошла и помазала мне лоб маслом, как это делает Священник на службе. После пробуждения, весь день мой дух горел теплотой и радостью, как лампочка, хоть я и не мог быть на службе и не мог причащаться – это было здорово!
Шесть месяцев после ареста, я ждал экстрадиции. Ожидание томило сильно. Раз в несколько месяцев меня вывозили на суд, где продлевали время ареста еще на несколько месяцев – для ожидания экстрадиции. В одной из таких поездок, меня привезли на суд и, дожидаясь заседания меня, закрыли в бокс с ещё одним парнем. В подобной камере не было окон, а только дверь, и я сел как раз за ней, а парень, что был со мной, сидел напротив двери. Когда тормоза открылись, конвойный назвал фамилию парня и позвал на выход, а меня не заметил и, забыл, что я вообще там был. Он оставил дверь открытой и ушел, решив, что бокс пустой. Просидев несколько минут неподвижно, я поднялся и встал в дверном проёме. Все конвойные находились в дальней комнате, которая располагалась метрах в восьми от меня, они все о чём-то оживленно болтали и смеялись, дожидаясь вызова по рации, будучи уверены в том, что все зеки закрыты по камерам. Дверь, которая вела в здание суда, была в нескольких шагах от меня. Мне оставалось снять куртку, перекинуть её через плечо, и просто выйти внутрь здания, а с него выйти на улицу. Для меня это не составило бы никакого труда, потому что я был в этом здании еще на свободе и знал, что выйти можно беспрепятственно. К тому же там всегда толпится много людей, а документы спрашиваю только при входе, но не на выходе. Одет я был довольно хорошо, поэтому легко влился бы в общую массу народа. Всё это я просчитал только в своей голове, но на деле не сделал, конечно. Хватит с меня беготни. Возможность убежать была, но нужды в этом больше не было. Я простоял с открытой дверью минут 10, а после, увидел непринужденно идущих мне на встречу солдат, о чем то болтающих и не замечавших меня. За ними шел старший прапорщик, который первый и увидел меня и, по мере приближения, его глаза расширялись и расширялись, он даже немного опешил, от того, что я открыт… Видя это, я лишь произнёс: «Ребят, оставить зека в открытом боксе – непростительная ошибка», – и засмеялся. В ответ увидел растерянные лица двух конвоиров и кричащего во все горло, матом, прапорщика. В общем, он вспомнил им всё и анекдоты, и покурить, и посидеть в Одноклассниках. Они наспех закрыли меня снова в камере, и продолжили ждать, а до меня продолжали доноситься крики разъяренного прапора. Под все эти события я думал о семье, мысли бегали у меня в голове, невзирая на все события вокруг: суд, ожидание, злой прапорщик и халатность солдат…Думал о родителях, о своей будущей семье, и о том, какая семья должна быть в глазах Божиих. Спустя немного времени, я постучал в тормоза и попросил ручку, которую мне дали, наверное, только из-за того, что видели, что я мог сбежать и не сделал этого. Достал клочок бумаги из кармана, и стал записывать свои мысли, которые позже дополнил уже на свободе…