Дальше множество централов, эксперементальных тюрем и лагерей строго, усиленного режима. Множество попыток, что то изменит: в вынесенном приговоре, в беспределах администрации тех мест, лишения свободы, где доводилось находиться…,письма: в фонды и организации по правам человека, федеральные службы исполнения наказания, администрация президента РФ, фонды защиты прав заключенных и т.д., но каждая реакция, на подобные обращения, заканчивалась одним – били сильнее! И мотивация выжить одна – ненависть, ко всем тем, кто был причастен к этому!
Наше общение началось в тюрьме, но по милости Божьей продолжается уже на свободе. Ненависть заполнявшая его сердце много лет и желание отомстить – сменились желанием покреститься, создать семью и просто жить с Богом. Трудности не оставляют этого человека, хотя бы в том, что уже несколько лет он не может получить новый паспорт и восстановить другие документы…, но он борется…борется со всем, что попускает Господь…
Глава 25
Симферопольский централ жил своей привычной жизнью. Новые этапы, пересылки, хаты, звонки на свободу и частые мысли о ней… Общими усилиями, мы старались улучшать качество нашей жизни. Делали все, чтобы всегда было, что покушать с воли, чтобы были чай и сигареты, для тех, кто курит, старались больше общаться с другими «хатами», чтобы люди узнавали нас, а мы людей, чтобы была возможность общаться и решать насущные проблемы, участвовали в турнирах, попутно решая какие-то вопросы. На одном из таких турниров, который проводился в отдельной камере, я случайно встретил старого друга, которого не видел 6 лет.
С другом.
Встреча была очень радостной для нас обоих. Нам было, что вспомнить из прошлого – ещё до моего розыска. Было и что обсудить в настоящем, учитывая место нашей встречи. В дальнейшем, мы не раз встречались, поддерживая друг друга. И последний раз виделись уже на свободе, дома -в кругу его семьи. Когда я уезжал, помню, что обнял его и сказал: «Валера, не теряй голову и береги себя…», – но больше мы никогда не встречались, потому что вскоре он умер.
Прошло ещё немного времени и меня заказали на этап. Уезжая, я оставил «хату» «на мужиках», потому что не видел в ней кого-то конкретного, чтобы смотреть за ней. Больше этот централ видеть изнутри мне не приходилось. В столыпине, который двигался в Керчь, было 100 человек. Когда мы приехали туда, всех зеков на воронках развезли кого куда, и только я один остался в вагоне. К моему купе подошли все конвойные и стали ждать. Я, не понимая, чего мы ждём, говорю: «Парни кого ждём?! Выводите меня уже!», – а в ответ слышу: «Сейчас придут за тобой, жди!», – недоумевая, почему за мной придут, а не приедут, как за всеми, я ходил на «тосах» в купе взад–вперёд, наконец, решётка открылась и меня вывели из вагона. На улице стояли двое в гражданской одежде, наручники на меня не надевали, а просто сказали: «Бери сумку и пошли». Я провёл в тюрьме почти год, и не видел за это время свободы – для меня было удивлением, что не было ни воронка, ни наручников, что мы просто идём пешком… Дойдя до вокзала, мы сели на общественный транспорт, один из конвоиров произнёс: «У тебя деньги есть заплатить за себя за проезд?», – на что я ответил: «Ты что шутишь?! Какие деньги? Я только из с камеры вышел!», – и он, бурча, что-то себе под нос, вытащил мелочь, заплатив за меня в троллейбусе. Пока мы ехали, я безудержно рассматривал всё во-круг: улицы, пассажиров, запахи духов рядом сидящих женщин, врезались в «голову». Всё это было неожиданно, так как я ещё не понимал, какое место отбывания срока предусматривал мой приговор. Проехав определённое количество остановок, мы вышли и дальше пошли пешком. Придя на КПП, меня обыскали и отвели в барак.
Место, куда меня привезли, было исправительным центром. У арестантов был выход в город под конвоем, выход на работы в город и даже самостоятельные двухчасовые прогулки для тех, кто хорошо себя вёл или был у администрации на хорошем счету. Присматриваясь к этому месту несколько дней, я был постоянно на чеку, так как все предыдущие места моего отбывания научили быть на «фоксе», благодаря постоянным «шмонам» и другим проделкам администрации. Но на третий день, когда я находился в бараке и присматривался к окружающей обстановке, в барак вошли двое сотрудников и, прогулявшись по бараку, взяли какую-то мелочь с одной из тумбочек, после чего спокойно вышли. Рядом со мной сидел цыган, я спросил у него: «Что это было?», – на что он ответил: «Не парься – это шмон». В недоумении, я просто рассмеялся, вспоминая шмоны в харьковской тюрьме где даже деревянные полы вылетали на продол, и понял, что попал в «пионерский лагерь». Каждый арестант питался только за свой счёт, если у него не было денег, то ему могла администрация центра дать в долг Роллтон (Мивину), за которую потом он должен был расплатиться. Если арестант попадал в карцер, то ему полагалось два бичпакета и пакетик чая – на два дня. Связавшись со своим отцом, я сразу же попросил выслать мне денег, и, как только мне их привезли, довольный пошёл в магазин за нормальной едой. Выходы на свободу и вся эта атмосфера хоть и удивляли меня, но больше всего интересовал вопрос амнистии, которую все ждали в связи с референдумом. Крым возвращался в Россию! К моменту моего прибытия туда, выходы на работы были практически отменены для всех, так как все ждали освобождения и зеки просто болтались целыми днями без дела. Помню, как однажды, я просто сидел на улице – в «локалке» и о чём-то размышлял. Напротив сидели несколько парней и о чём-то болтали, вдруг, один из них, он был армянин, спрашивает меня: – «А ты знаешь, кто первые христиане в мире?», – я взглянул на него, и говорю: – «Я уже сидел с армянами», – после чего мы оба начали смеяться. Я не стану подробно углубляться в историю, а лишь коротко скажу: армяне – это древние христиане, принявшие крещение ещё от Апостолов, так же как египтяне, греки, римляне, ефиопляне и другие, но они не первые христиане. Армянская церковь очень древняя и может гордиться этим, но первые христиане это Апостолы – в день сошествия на них Духа Святаго и все уверовавшие и крестившиеся в тот день иудеи. Дух первых христиан лучше всего описан в книге Деяний Св. Апостолов и каждый может почувствовать его, заглянув в эту книгу.