– Ты бы хоть руки что ли ополоснул, Михаил? – с улыбкой сказала бабушка.
– А у меня тут все стерильно. Скажи, Мить? Чистота тут. Откуда грязи-то взяться?
– Ага, – сказал Митя, уже с неподдельным практическим интересом разглядывая пироги.
– У тебя, Митя, руки городские, оттого и пыльные. А здесь природа: земля да трава. Потому и чисто. Однако ради хорошего пирога руки можно и протереть чем-нибудь. Где-то у меня тут чистые тряпочки имеются.
Дед открыл огромный деревянный сундук, сколоченный из толстых досок, покопался в нем и достал клочок ткани. Неизвестно, стали бы от этой тряпочки чище руки или нет, но тем не менее ею были тщательно протерты Митины пальцы и ладони, которые во время сортировки дедушкиных инструментов покрылись ржавой пылью и чем-то похожим на масло. После формальной гигиенической процедуры можно было немедленно приступать к пирогу. К сожалению, попытка отхватить от него большой кусок, по примеру деда, кончилась не совсем удачно. Частично кусочки яблок повалились из детского рта на пол. Впрочем, все остальное было распихано за обе щеки, и Митя стал усиленно жевать пирог, к невероятному удовлетворению бабушки и веселому подмигиванию дедушки.
– Не спеши, милок. Успеешь. Никто ведь не отбирает.
– Обычно после таких слов сразу и начинают отбирать, – засмеялся Михаил Игнатьевич. – Ты жуй, жуй, не смотри ни на кого. – Он повернулся к супруге. – Однако и запить чем-нибудь неплохо бы. Молочка бы хоть принесла или чайку.
– Сейчас, сейчас. Все принесу.
Бабушка каким-то невероятным способом исчезла и тут же вновь появилась уже с кувшином молока и солидной кружкой чая.
– Ты будешь чай или молоко? – серьезно спросил дедушка Митю.
– Да я…
По привычке на языке вертелась фраза «не хочу, не буду», но где-то совсем близко мелькала совершенно новая малоизученная мысль: «Буду, все буду!» К несчастью, додумать ее не получилось, и противная привычка взяла верх. Тогда Митя сказал:
– Я ничего не хочу.
– Правильно, – согласился дедушка.
Митя удивился и даже испугался неожиданного поворота событий, так как пить все-таки хотелось. К величайшей его радости, спасение не замедлило прибыть через того же дедушку.
– Но запить-то лучше, конечно, молоком. А уж потом сверху чаю погорячее. Это чтоб жажду утолить.
Митя с этим железным доводом, естественно, согласился. Отхлебывал он прямо из кувшина, правда, основательно облился, но по совместному рассуждению Екатерины Ивановны и Михаила Игнатьевича это была ерунда. Потом бабушка отправилась домой по делам, и кружку чая Митя с дедом уже допивали по очереди.
Во время перемещений Екатерины Ивановны между кухней и сараем Митины родители заметили, что лицо ее принимало то серьезное, то умильное выражение. На все вопросы она отвечала скупо: «Потом, потом», – что сгущало загадочность в атмосфере дома.
В конце концов обеспокоенные родители не выдержали и решили сыграть в Митину любимую игру в шпионов. Они последовали за бабушкой, чтобы посмотреть, что же там творится – в этом заповедном сарае, куда друг за другом исчезают съестные припасы со стола и из печки. Когда же сквозь щель в стене они увидели, как их ребенок обливался молоком и с аппетитом запихивал за щеку пирог, их словно приклеило к старым растрескавшимся доскам, ибо такой сцены они не наблюдали с самого Митиного рождения. На утро счастливые родители со спокойной душой уехали в город.
***
Через несколько дней из деревни пришла телеграмма. Михаил Игнатьевич сообщал: «Дорогие Маша и Сережа, баян сломан. Ремонт нет. Высылайте новый ближайшее время». Странная телеграмма более всего походила на розыгрыш, но Митины родители насторожились. Они хорошо знали, что ни Михаил Игнатьевич, ни Екатерина Ивановна не стали бы шутить подобным образом. Позвонить по телефону и все узнать не было возможности, так как в некоторых даже не очень затерянных деревнях связь на расстоянии не осуществляется привычным техническим способом. Сереже и Маше пришлось срочно купить баян и самим везти его в деревню, так как и без того туманные сроки почтовой доставки могли и вовсе рассеяться в дремучих лесах родины.
Приехали они уже к ночи. В окнах горел свет. Несмотря на задернутые занавески, внутри дома чувствовалось какое-то оживление. Родители вошли в комнату и увидели, что бабушка пыталась скормить Мите ложку супа. Это было непросто и требовало большой ловкости. Кроме того, каждый раз, когда ложка уже была невероятно близка к цели, голова Мити поворачивалась на 180 градусов вместе с туловищем и табуретом. Это было невероятно смешно, и Митя заливался веселым смехом. Екатерина Ивановна присела и вздохнула. Ей и самой было смешно, но, судя по ее усталому виду, держалась она уже из последних сил.