Павел Павлов вздохнул глубоко и попробовал снова вдохнуть энергию в собственное тело.
Попытка провалилась, а мужчина схватился за лицо, из глаз, ушей и носа потекли струйки красного цвета.
— Ты слишком напрягаешься. Пытаешься давить, словно это… как его там? Насос, кажется. А ты просто ставь преграды, направляющие поток. Как энергия, так и направление у тебя уже есть. Эта бала существует вокруг тебя, пропитывает твои кожу, кровь, мясо и кости. Так что от тебя не требуется её загонять, просто надо направить туда чуть больше, а не во внешний мир. Но всё пока загонять не стоит. Твоя цель — орошение, а не наводнение.
— Нет, всё равно не могу сконцентрироваться. Дома жена, младшенькая Настька, мысли в голову сами собой лезут.
— В этом и проблема полноценных други. Природа (читая Воля Мира) вам вырубает эмоции, а вы всё равно нашли способ их сохранять за счёт любви. Это лазейка. И она делает вас слабее. Наверняка есть и побочка, свихнувшихся среди вас уж больно много. Либо вы должны вкусить вкус любви и отринуть после человеческого века всё смертное, отдавшись поиску цели, злой или доброй уже не суть. Либо сразу после становления други добровольно отказаться от человеческого и остаться неполноценным существом, но с эмоциями, добровольно загнанными на чердак. Ты у тупика, я же посреди лабиринта.
— И что, Илья, совсем не было желания жениться?
— Я из крестьянской семьи. Государственных крестьян, если уж говорить точнее. Когда враги пошли, у меня уже была семья, хотя жениться в 10 лет? Вздор. Невесту просто привели к нам, оставили жить и помогать матушке. Сколько Агафье тогда было? Пятнадцать или шестнадцать лет. В шутку или нет, но в деревне называли её старой девой.
— Ну, для крестьян уже старовата, да. Но как-то рано свадьба сложилась, Илья.
— Я уже не припомню причин. Женой ту девушку никогда не воспринимал. Не понимал. А потом враги. В искусстве их показывают как «цивилизованное войско». Глупость. Насилие. Страх. Смерть. Пепел после них. Они шли захватывать и убивать, а не освобождать, словно чугунный утюг с угольком не может нести собой прохладу ткани.
— Ладно, раз уж всё равно отвлеклись, ты выполняешь функцию други? — спросил Павел.
— Это ловить и пресекать всех, кто не принадлежит нашему миру? — усмехнулся отшельник.
— Да.
— Выполнял. Вот поймал себе сторожевого «пса», на привязь посадил, а вы пришли и убили. Живодёры!
— Это понятно. Ещё были указы Воли Мира?
— Много. Тех не убивай, этих не трогай, положи француза… ох. Из-за запретов я и сбежал. Справедливость творить нельзя, вот и тешу себя житьём на природе, да общением с редкими путниками.
— Путники? Здесь? Это же натуральная дыра. Здесь энергия отваживает всё, что сюда приближается. Даже скрытые зоны не могут быть созданы, словно это некрополь древних.
— Сечёшь. Скрытые маги сюда не сунутся, убивать не придётся, — усмехнулся Илья, — но это некоторых и привлекает. Да и эти, геологи, что-то сюда шастают в последнее время.
— И жизни ты здесь вообще не видишь. Мир изменился. Страна поменялась. Царей уже нет.
— Ха, а ты наивен Павел. Возможности балы огромны. Возможное именно для тебя познаешь только сам. Но скрывать не стану. Скучно мне. Но убивать по указам не желаю.
Конец воспоминания.
Павел Павлов сравнивал лицо из своей памяти с фотографиями из дела. Бородачи были слишком похожи.
Некий «Царь» или персона по имени Булат. Главная боевая сила недавно созданной гильдии талантливых магов «Красная Площадка» был внешне старше Ильи. Если други выглядел лет на 20–25, то с фотографии смотрел человек без того насмешливого взгляда, и ему было лет 35–40.
Други так не стареют. Но человек точно тот самый.
Однако фотографии в деле других членов этой «гильдии» прямо указывали на их «родство».
Слухи среди талантливых магов, прямые сведения источников в Лиге, всё указывало на связь Тактика Тактикова с этими людьми.
— Либо это очень странное совпадение, либо тебе было уж о-о-очень скучно после переезда в Москву, — усмехнулся Павел Павлов.
Отшельник ему признавался, когда они стали друзьями, что выбирался из тайги. У него было кольцо для смены внешности.
Это случалось четыре раза. Скука Ильи совпадала с одной войной в конце девятнадцатого века и тремя войнами в двадцатом. Поведал он это далеко не при первой встрече и с некоторым стеснением. Рассказывать он об этом явно не любил.