Алекса затошнило.
— Дархар! Дархар! — несколько раз громко повторило «тронное» существо и захохотало.
Это определенно был смех — чем-то похожий на человеческий, но отвратительно искаженный и глухой.
Адский ужас продолжался, и не было ему конца. Рэйвин хотя бы был уже мертв, и не испытывал всего этого. У Алекса мелькнула мысль сделать то же самое — он даже зашевелился, чтобы спровоцировать этих тварей прикончить его. Но его только сильнее придавили ногой к полу. Пренебрежительно и просто.
Алекс не мог ничего с этим сделать.
Так началась его «дрессировка».
То, что происходило дальше, было еще хуже. И некуда было деться от всего этого кошмара, ставшего его жизнью.
Боль, страх и мерзость по кругу — минута за минутой, час за часом, день за днем… без конца и края. Его ломали целенаправленно и жестоко, беспредельно и безжалостно, даже если он не сопротивлялся или умолял. Им просто нравилось все это.
Психика Алекса не выдерживала. Он уже давно потерял счет времени, забыл кто он и где он. Остались только отчаяние и боль, пропитавшие его насквозь.
Его хозяин, ганрарх — «первосвященник» — Фарх-Шша, относился к нему со своеобразным участием. Показывал и рассказывал ему что-то из милости. Алекс был для него чем-то вроде экзотического зверька, забавной игрушки, которой можно было похвастаться перед дархарами. И обязательно регулярно и качественно наказывать, чтобы знал свое место, зарирх.
Дархары — значило «охотники». Зарирх — «учить».
И Алекс хорошо учился, очень хорошо. Боль и страх были отличными стимулами. Вскоре он начал познавать язык этих тварей. Сами они называли себя гурхорами — «избранные сыны». Алекс же был харгон ва саггаш — «презренная двухглазая добыча». Но «презренным» первосвященник называл его не просто из природного желания унизить, хотя и в этом тоже было дело. Это было общее название костистых ящеров в коконах, и Алекс почему-то имел к ним отношение.
— Харгоны давно-давно были Дхумрарх («благословленные Богом-Пожирателем»). Их дархары сделали много звездных систем своим саггаш. Туда, где они приходили — навсегда вставал кровавый туман («наргмаашх»). Тьма Дхума («Пожирателя») пала на многие расы, и все они были принесены ему в жертву. И он был доволен, и давал силу Дхумрарх. Но потом они потеряли свой голод, стали мягкими, остановили свою охоту. Насытились и стали глупыми. Пожиратель покинул их, отвернулся от мира. И Дхумрарх стали харгон. Теперь мы, гурхоры, придем показать Темному богу свой голод. Теперь харгоны наша саггаш! Пожиратель увидит наши славные дела, и проснется, и даст силу нам! — философски рассуждал Фарх-Шша, деловито распарывая брюхо одному из харгона, и вырывая ему глаза.
Беспомощный ящер истошно верещал и булькал кровью.
Алекс отрешенно слушал, балансируя на грани сумасшествия. Его бытие стало пограничным, он практически уже не различал, где ужасная реальность, а где столь же ужасные галлюцинации. Иногда он осознавал себя бродящим в бесконечных фиолетовых песках Лимбоса, иногда Рэйвин с разорванным горлом приходил к нему и что-то говорил… реальность и сон больше не имели отличия, все было одинаково отвратительно и страшно.
Гурхоры на своем живом корабле ташхаарм — «Мракожор» — блуждали в системе голубой звезды Ганрахар — «Первая злость» — выискивая на планетах харгонов саггаш. Не все харгоны подходили как саггаш. Только те, у кого была сильная нарг — «кровь». Таких помещали в коконы, служить первосвященнику, остальных приносили в жертву Пожирателю, жестоко убивая.
— Мы не едим харгонов, потому что они саггаш и не достойны гурхор чаргир (ритуального пожирания избранными сынами, которое проходило по монотонные «Гурх! Гурх!», то есть «Избран! Избран!»). Вот второй из твоей расы был дархар, у него была сильная нарг — он был достоин. Мои дархары взяли его силу через гурхор чаргир, и это было хорошо. А у тебя слабая нарг, ты саггаш. Но ты съел нарг-маашхнарг («кровь кровавого тумана», это по смыслу звучало так, но Алексу казалось набором слов) и выжил. И ты стал как харгон, как половина харгона. Поэтому ты будешь жить. Ты смешной. Но тебя надо зарирх, ты еще глупый. — объяснял первосвященник. — Харгоны, хоть и проклятая раса, но многие из них могут слышать Пожирателя, и ответить ему… но только они забыли правильные речи очень давно, стали совсем-совсем тупыми и слабыми. Темный бог не слушает их. Мы, гурхоры, достойны сказать ему свое слово, но не слышим его ответа. Ибо он спит в мире вечной тьмы. Но когда-нибудь мы найдем способ его разбудить!.. А ты… ты как харгон, ты можешь слышать его, я точно знаю, я видел в твоих снах он говорит с тобой. Это забавно, но бесполезно. Ты же ничего не можешь ему сказать!.. Вот, смотри.
Фарх-Шша протянул Алексу каранарг — «кровохлеб» — биоклинок гурхоров, похожий на зубовидную костяную плоскость с большой, не предназначенной для человеческой руки, рукоятью. Алекс поспешно схватил оружие, боясь наказания, и тут перехватил тут второй рукой, было неудобно.
— Прикажи ему мимир хадах («показать зубы»)! — повелел ганрарх.
Алекс со всей силы напрягся, не зная точно, что именно надо делать.
Ничего не происходило.
Фарх-Шша рассмеялся, Алекс сжался в предчувствии зарирх. Но ожидаемой боли не последовало.
— А теперь, харгон ва саггаш, смотри, как истинный дархар обращается к Темному богу! — первосвященник грубо вырвал каранарг из рук Алекса, и свирепо прорычал, — Дхум ширд («во имя Пожирателя»), мимир хадах!
Каранарг ожил — по его лезвию угрожающе заметались маленькие острые зубчики, как будто в поисках очередной жертвы. Алекс своими глазами видел, как такие зубастые клинки с легкостью разрезали сталь и кость, наносили страшные раны.
Первосвященник хохотал. Вообще смех у гурхоров был чем-то вроде признаком сильных эмоций — они хохотали по любому поводу, достаточно их взволновавшему. Будь то действительно повод для веселья, или же повод для грусти, или это была боевая ярость, всегда реакцией был утробный гулкий хохот. Алекс понемногу, вовсе не желая того, стал понимать их обычаи и устройство общества.
Наверху социума были ганрархи — гурхоры, отличающиеся особой жестокостью, смелостью и псионными способностями. Вся раса гурхоров была с псионными способностями, не то что у людей, частично. Но их псионика была иного типа — что-то вроде эмпатии. То есть они не могли читать и передавать мысли, как человеческие телепаты, но вот эмоции и ощущения могли. Точнее, могли только передавать. Например, боль. Это у них называлось — передать волю Пожирателя. Но читать эмоции не мог ни один гурхор. Для этого и нужны были харгон саггаш — эти «презренные» использовались гурхорами в качестве живых приемо-передатчиков псионных сил «избранных сынов». То есть коститстые ящеры могли и «слышать Темного бога» и «передать слово Темного бога». Через харгонов в коконах гурхоры осуществляли управление своими ташхаармами и делали многие другие вещи, не доступные им без этих живых устройств.
Корабли-медузы охотников-дархаров под предводительством первосвященников рыскали по ближайшим к домашнему миру системам в поисках добычи. Слишком далеко они не залетали — живые корабли гурхоров не обладали технологией прыжка, но зато какими-то образом могли разгоняться до скорости света, и даже немного больше. Во время таких перелетов, которые могли длиться годами и даже десятками лет, гурхоры впадали в анабиоз, ожидая прибытия в целевую систему. Таким образом, корабль для них был дом, клан и храм — все в одном.
Как крайне религиозная раса, почитающая в первую очередь силу физическую и силу псионную, гурхоры строили социальные отношения в системе, основанной на иерархии превосходства. Чем выше было сословие, тем больше у его члена было власти, и тем более жестоким и сильным был он сам. Продвинуться вверх можно было только доказав свою смелость, свирепость и силу. И главное — преданность вере в Пожирателя. От бесчисленных мальков, копошащихся у социального подножия в грязи и постоянной борьбе, потом к могучим охотникам-дархарам и дальше к всесильным первосвященникам — таков был путь каждого гурхора. Если он был достаточно силен и религиозен для этого. Кто не был — оставался на дне, влачил жалкое существование и быстро подыхал.