получать нечто равноценное истраченным деньгам и понимать это. А получать полной
ценой за истраченные деньги можно. Наш мир — солидная фирма. Превосходная как
будто теория. Через пять лет,— подумал я,— она покажется
229
мне такой же глупой, как все остальные превосходные теории».
Слоняние из кабака в кабак, самозапутывание в паутине компаний, полупьяное
созерцание коррид, подстре-ливание львов и антилоп — все это лишь ложный ореол
вокруг Хемингуэя, частично созданный им самим, частично авторами бесчисленных
воспоминаний о нем. Главной трагедией Хемингуэя было несоответствие его
жизненных идеалов и его жизненного антуража. К счастью, не на всю жизнь. Вот что
он сам писал про собственное окружение: «Но самому себе ты говорил, что когда-
нибудь напишешь про этих людей, про самых богатых, что ты не из их племени: ты
соглядатай в их стане».
Хемингуэя ужасала возможность стать одним из тех писателей, о которых он
говорил так: «Он загубил свой талант, не давая ему никакого применения, загубил, из-
меняя себе и своим верованиям; загубил пьянством, притупившим остроту его
восприятия, ленью, сибаритством, снобизмом, честолюбием и чванством, всеми
правдами и неправдами... Талант был, ничего не скажешь, но вместо того, чтобы
применять его, он торговал им».
Понимая опасность оказаться раз и навсегда втянутым в карусель богемной жизни,
Хемингуэй стал придумывать для себя другие опасности. Он изобрел себе вторую,
охотничью, жизнь. Но в сущности вся его жизнь была охотой за смыслом мужества.
Ведь одно дело охота на большую рыбу нищего старика, для которого это вопрос
жизни и смерти, и другое дело, когда это вопрос специально организованных опас-
ностей. Конечно, это тоже познание жизни, но самое се глубокое познание не
принадлежит к числу организуемых. Обыкновенному человеку и в голову не придет
изобретать опасности. Они ежедневно окружают его, куда более страшные, чем
львиные когти. Невозможность найти работу или страх потерять работу, ощущение
себя лишь ничтожным звеном в индустриальной цепи, тоскливое однообразие быта —
вот джунгли, зачем ездить в Африку на их поиски? Кстати, для проводников-
профессионалов, сопровождающих белых охотников в африканских джунглях, охота —
это вовсе не экзотика опасностей, а быт, из опасностей состоящий.
230
Есть еще одна из самых страшных опасностей, подстерегающая человека, где бы он
ни был,— это одиночество. Для того чтобы проверить свое мужество в борьбе с этой
опасностью, вовсе не обязательно гоняться за ней у снегов Килиманджаро — она
всегда рядом. Грифы, ожидающие мгновения, когда мы сдадимся, чтобы выклевать нам
глаза, невидимо восседают на всех городских светофорах, а не только на далеких от
цивилизации скалах. Трагедия Френсиса Макомбера, случайно или не случайно
подстреленного собственной женой на охоте, не страшнее трагедии глухого старика из
рассказа «Там, где чисто, светло», одиноко пьющего аперитив в кафе, из которого его в
конце концов выгоняют. Хемингуэя тянуло к раскрытию жизни человечества через
обыкновенного человека в обыкновенных обстоятельствах, что было свойственно,
скажем, Чехову. Но то ли от неуверенности в интересности обыкновенного, то ли от
собственной биографии, которая была коллекционированием необык-новенностей,
Хемингуэй больше прибегал к исключительным характерам в исключительных
обстоятельствах. Это приводило иногда к мучительным противоречиям. Однажды
произнеся: «К убийству привыкнуть нельзя», можно ли привыкать к развлекательной
охоте, ибо она тоже убийство?
Мужество, проявляемое в развлечениях,— это эрзац. Настоящее мужество
проявляется лишь в условиях жизненной необходимости его проявления. Но что
считать жизненной необходимостью? Гарри Моргана из «Иметь и не иметь» трусом не
назовешь. Но он умирает ни за что ни про что. Его смелость лишена нравственности —
это лишь инстинкт самозащиты. Можно ли борьбу лишь за собственное существование
возводить в подвиг?
Переломным моментом в жизни Хемингуэя была гражданская война в Испании.
Здесь ему не нужно было искусственно создавать ситуации для проявления мужества.
Это был повод для единственно достойного мужества, освещенного благородством
цели. Всех матадоров, львов и антилоп смел со страниц Хемингуэя ветер пожарищ.