однажды вспомнив это, п
Мы будем пить у шумного стола За балерину из кордебалета, Которая по жизни нас
вела.
Так ли уж одиноко одиночество поэта, если в нем живет и девчонка, выносящая его
из войны, как медсестра из-под огня; и угрюмый, убежденный гуманист отец, перед
которым сыну страшно оказаться «горсткой пепла мудрой и бесполой»; и тишайший
снегопад, ходящий по земле, как кот в пуховых сапогах; и чьи-то ресницы, жесткие от
соли; и улица, по левой стороне
176
которой, как революция, идет «всклокоченный и бледный некто»; и женщина,
идущая по той же улице «своих прекрасных ног во имя»; и тягучая нить молока из про-
давленной консервной банки, колеблющаяся вдоль эшелона; и Лебяжий переулок, дом
Г, и саратовские хмурые крестьяне; и добрый молодец русской эстрады Алеша
Фатьянов, и жонглер Ольховников, и Катулл, и Тулуз-Лотрек, и Дега; и шуба
Станиславы; и хирург Людмила Сергеевна,, чьи «руки ежедневно по локоть в трагедии
— в нашем теле»; и молодой шофер, от чьего дыхания сразу запотевает стекло в
кабине; и няня Дуня; и пары, с вечеринки в доме куда-то исчезнувшего замнаркома
вальсирующие прямо на фронт; и цеховое остаточное братство тбилисских шоферов; и
водопроводные слесари, пьющие водку в подвале на Солянке... Многое из этого вроде
бы ушло, растворилось во времени, но искусство есть великое счастье воскрешения,
казалось бы, потерянных людей, потерянных мгновений. Конечно, и люди, и мгновения
есть такие, что «тоска по ним лютей, чем припадки ностальгии на чужбине у людей».
Но эти припадки ностальгии, превращающие кажущееся бесплотным в плоть
искусства, и есть творчество.
Герой Межирова не принадлежит к так называемым «милым людям». Иногда он
раздражает преувеличениями, мистификациями, раздражает своей собственной
раздражительностью, доходящей до неприкрытой желчности, угрюмства. Но «простим
угрюмство. Разве это сокрытый двигатель его?». «Милые люди», как показывает жизнь,
в трудную минуту часто подводят. А вот неуживчивый, порой неприятный герой
Межирова принадлежит к тем людям, на которых всегда можно положиться в трудную
минуту. Только тот, кто самобез-жалостен, может понять и пожалеть других.
Rofiiia нивелирует лица... А может быть, наоборот? —
однажды задал вопрос Межиров. Действительно, в напряженные моменты войны
очертания человеческих лиц более очевидны. Психология становится похожа на про-
вод, с которого содрали изоляцию. Но жизнь сама по себе — это тоже непрерывная
война, и она тоже в ко-
* Евг. Евтушенко
177
печном счете обнажает человеческие лица, какими бы они масками ни
прикрывались.
Несмотря на маски мистификаторства и скепсиса, у Межирова в этой книге
открылось умное человеческое лицо, которое лишь украшают следы внутренних стра-
даний:
Предо мной — закрытый поворот. Знаю, не возьмешь его на бога. Поворот
закрытый —
это тот.
За которым не видна дорога.
...Где уж там аварии опасаться, Если в жизни все наоборот, Мне бы только в
поворот вписаться, В поворот, в закрытый поворот.
Конечно, трудно предугадать, что там, за поворотом жизни, в целом. Но что бы ни
произошло, Межиров уже навсегда вписался даже в еще закрытый для нашего взгляда
поворот русской поэзии. Колеса межировского автомобиля несколько раз повисали над
пропастью вер-сификаторства, но руки профессионала сумели выров, пять баранку
руля.
Преодоление одиночества в том, как когда-то
Стенали яростно,
навзрыд Одной-единой страсти ради На полустанке — инвалид, И Шостакович — в
Ленинграде.
И ради этой одной-единственной страсти и живет, и пишет сложный,
замечательный русский поэт Александр Межиров.
1072
НЕПРИНУЖДЕННОСТЬ, КАК СВОЙСТВО ПОЭЗИИ
в
оздух истинной поэзии — непринужденность. Принужденность некоторых стихов
не только во внешних обстоятельствах. Иногда сами поэты принуждают себя к
ложнофилософскому наморщи-ванью лбов, или к изображению безоглядного бодряче-
ства на челе, или к мнимо пророческому блеску очей, созданному при помощи глазных
капель самоуверенности. Но черты заданностн, умышленности, внутренней
скованности предательски проступают в движении стиха. Заметим, что при этом стих
может развинченно вихляться, вытанцовывать бог знает что, дабы замаскировать
принужденность, но если он и сумеет обмануть читателей, то лишь на время.