Я подвязываю волосы, немного пушистые от статического электричества после расчески, и быстро одеваюсь. Через пять минут выхожу на улицу и направляюсь к автобусной остановке, немного расстраиваясь от того, что не могу как следует насладиться этим прекрасным утром. Ро с Фионой постоянно восторженно рассуждают о Дублине и Лондоне, но я не понимаю, почему они не видят красоты Килбега. Сейчас в самом цвету жимолость, все вокруг зеленое и освещено солнцем, пока не нахлынул полуденный зной. По реке плывет семейство лысух, почти полностью черных, с ярким пятном на лбу и клюве, как будто на них капнули штрих-корректором.
Через сорок минут я уже в школе. Хорошо, что после того как мы нашли дорогу к теннисному корту через переулок на заднем дворе, не нужно проходить через главный вход.
Когда я подхожу к воротам корта, солнце взошло уже настолько высоко, что я замечаю блеск от сережки в пятистах ярдах. Жемчужины мерцают в свете солнечных лучей, золото сверкает. Я выхожу на центр площадки, сажусь на корточки и осторожно поднимаю ее ногтями.
И в этот момент слышу чей-то свист.
Знакомый мне мотив.
Мотив, который я не забыла бы никогда, доживи я даже до годов сестры Ассумпты.
Я замираю, по-прежнему сидя на корточках. И не поворачиваюсь. Я закрываю глаза, но свист продолжается.
Блюзовый мотивчик. Как будто я стою на балконе в Новом Орлеане, а не на теннисном корте в Ирландии. Просто поразительно, насколько знакомой может казаться песня, которую ты даже никогда как следует и не слышала.
– Хватит, – говорю я.
– Я думал, тебе нравится.
В голосе с американским акцентом слышится легкое удивление.
Я поворачиваюсь. Передо мной стоит Аарон, засунув руки в карманы худи, в новеньких, словно только что с полки кроссовках. Я не видела его с марта, но он не изменился. Такой же энергичный блондин, для которого как будто специально сделали этот теннисный корт.
– Не нравится.
– «Дамы, встречайте карту Домохозяйки! – запевает Аарон. – Надежду сулит она всем, а может, печаль».
Он склоняет голову набок. Смотрит на меня.
– Так что там, Мэйв? Надежда или печаль?
– Что ты здесь делаешь?
Я стараюсь не показывать дрожь в голосе. Стараюсь забыть, что в последний раз видела его во сне, где он гладил волосы Домохозяйке, рассуждая о смерти.
Он игнорирует вопрос и вместо ответа начинает расхаживать взад-вперед, изучающе посматривая на утрамбованную почву, поверх которой собираются уложить покрытие для корта.
– Ты только погляди, – говорит он, показывая на что-то.
Поначалу я ничего не вижу, а затем замечаю крохотный стебелек, выбивающийся из оранжевой глины. Зеленый стебелек с самым крохотным торчащим из него желтым лепестком.
Аарон нагибается – едва ли не садится на корточки – раздвигая колени, словно жаба. Крайне осторожно срывает стебелек.
– Хм-м, – тянет он, доставая бумажник, открывает его и кладет цветок в одно из отделений.
– Как ты узнал, что я будут здесь?
Он выпрямляется.
– Мы же оба сенситивы, Мэйв, – бесхитростно отвечает он. – Стоит тебе где-нибудь воспользоваться магией, как я сразу узнаю об этом.
Он говорит это отстраненно, без всякого чувства, словно отвечая на вопрос, какая у Франции столица.
– Это неправда, – возражаю я. – Не может быть правдой. Если бы это было правдой, то и я бы могла…
Что? Узнавать, когда он пользуется магией? Проследить за ним?
– Ты можешь, – отвечает он. – Если бы ты знала, что искать, то смогла бы найти меня.
Его нахальная самоуверенность начинает раздражать меня.
– О, ради всего святого, Аарон, – раздраженно огрызаюсь я. – С каких пор ты говоришь загадками?
Он усмехается, радуясь, что заставил меня выйти из себя.
– Я не говорю загадками. Я просто констатирую факт. А почему ты так враждебно настроена? Лето у тебя выдалось отличное, не правда ли?
Он произносит это таким тоном, как будто именно он позволил мне отлично провести лето.
Я смеюсь. Пустым, холодным, резким смехом.
– Когда мы виделись в последний раз, ты сказал, что хочешь убить меня.
– Нет, неправда, – он как будто обижается на самом деле. – Я сказал, что было бы интересно, если бы ты выжила.
– Почему?
– Потому что мы одинаковые.
– Мы не одинаковые, – в ярости восклицаю я и гневно ухожу с корта, сжимая в кулаке сережку Ро.
Мне хочется сдержаться, но я не могу пересилить себя.
– Во-первых, ты настоящий нацист. Ты угрожал людям, которых я люблю, ты набросился на Ро, напустил своих шавок на мою сестру. И это я еще не говорю о незнакомых мне людях – о том бедном подростке на выступлении, на которого ты напал и которого окунул в ведро с водой.