— Государь, для чего вы сюда приехали? Вы должны спасать Европу, а вы в этом преуспеете, только если будете сопротивляться Наполеону.
Вроде бы переговоры успешно закончились, но Талейрану уже было ясно, что Наполеон в своих военных авантюрах «утратил представление о границах возможного»[279].
Император был ослеплен своими военными триумфами. К середине 1807 года все страны Европы, кроме отделенной морем Англии, оказались в той или иной форме под его властью. И он уже не мог объективно оценивать свое будущее и будущее Франции. В отличие от Талейрана. Как очень верно замечает Дэвид Лодей, «Талейран смотрел в завтрашний день, а Наполеон жил днем сегодняшним»[280].
Глава седьмая
ПРОТИВ НАПОЛЕОНА
А кончилось все тем, что 10 августа 1807 года Талейран был отправлен Наполеоном в отставку.
Его место министра иностранных дел император отдал Жану Батисту де Номперу де Шампаньи, выходцу из аристократического семейства с берегов Луары. Этот человек с августа 1804 года занимал пост министра внутренних дел, и Наполеон сам не раз говорил, что Шампаньи «так мало значит». По всей видимости, императору просто хотелось иметь на этом важном посту послушного сановника, а не личность, способную на самостоятельные мысли и действия. Новое назначение Шампаньи в очередной раз с очевидностью показало, что Наполеону был нужен простой исполнитель. А исполнителем Шампаньи был очень хорошим, о чем говорит хотя бы то, что довольный его работой Наполеон в 1808 году сделал его графом Империи, а в 1809 году — герцогом Кадорским*.
Итак, Империя Наполеона находилась в зените своей славы, а Талейран оказался в отставке. Как же это произошло?
Объяснения самого Наполеона по этому поводу весьма противоречивы. Вот, например, одно из них: «Я вынужден был отправить его в отставку, так как короли Баварии и Вюртемберга столько раз жаловались на него; невозможно было заключить ни договора, ни торговой конвенции без того, чтобы предварительно не заплатить ему. Он требовал огромные суммы, чтобы посодействовать заключению»[281].
Эти слова были сказаны Наполеоном уже в годы изгнания на острове Святой Елены. А вот что он писал самому Талейрану в августе 1810 года:
«Пока вы были во главе внешних сношений, я стремился закрывать глаза на многое»[282].
Удивительно, но, находясь у власти, Наполеон постоянно утверждал, что Талейран покинул свой пост по собственной инициативе. Чего стоит, например, такое его высказывание: «Талейран поступил безрассудно, покинув министерство, так как он продолжал бы вести дела до сих пор, а теперь его ничтожество убивает его. В глубине души он жалеет, что он больше не министр, и интригует, чтобы заработать деньги»[283].
А еще Наполеон приписывал Талейрану манию величия. Чтобы сбить со своего слишком самостоятельного министра спесь, император, например, упрекал его за «недостатки» в работе. Как-то раз он раздраженно бросил:
— Вы не даете себе труда читать документы и взвешивать слова.
Это Талейран-то не взвешивал свои слова?..
Вся абсурдность данного заявления заключается в том, что именно Талейрану принадлежат следующие, ставшие афоризмами, фразы о том, что «хороший дипломат импровизирует в том, что следует сказать, и тщательно готовит то, о чем следует промолчать», а также о том, что «язык дан человеку для того, чтобы скрывать свои мысли».
Соответственно, «нетрудно представить себе негодование человека, которого все считали образцом дипломатической проницательности»[284].
Да, нрав Наполеона был крут, но не до такой же степени. Он словно и не видел своих расхождений с мудрым Талейраном в дипломатических концепциях, не замечал его доводов относительно оценки целей и методов французской внешней политики…
Послушаем же теперь объяснение самого Талейрана: «Все то время, что на меня было возложено руководство иностранными делами, я верно и ревностно служил Наполеону. В течение длительного периода он соглашался с теми взглядами, которые я считал свои долгом защищать перед ним. Они направлялись двумя соображениями: создание во Франции монархических учреждений, которые бы обеспечивали авторитет монарха, ставя ему надлежащие границы; осторожная политика в отношении Европы, которая заставила бы ее простить Франции ее счастье и славу. Нужно сказать, что к 1807 году Наполеон уже давно покинул тот путь, на котором я старался всеми силами удержать его»[285].
К сожалению, все усилия Талейрана были напрасными, а честолюбие Наполеона, которое, как известно, всегда выступает плохим советчиком, не знало границ.
Скорее всего, наиболее близок к действительности историк Альбер Вандаль, который пишет о Талейране так: «Он начал отделять свою судьбу от судьбы Наполеона, который, по его мнению, слишком зарвался; он начал думать о том, чтобы избавиться от ответственности, чтобы позаботиться о своем будущем, и с этой целью прилагал все старания отделить свой политический путь от пути, по которому упорно, неистово и без удержу шел император. В присутствии лиц своего круга, при иностранных министрах он порицал начатые или подготавливаемые предприятия и выражался с сожалением и строго о необузданном честолюбце, стремившемся в пропасть. Как скрытно ни велась эта игра, она не ускользнула от Наполеона»[286].
В любом случае, отставка министра иностранных дел произвела эффект разорвавшейся бомбы. Многие даже подумали, что «император совершил ошибку»[287].
В самом деле, ведь до этого он во всех серьезных делах всегда прислушивался (или делал вид, что прислушивался) к советам Талейрана и оказывал ему столько доверия, что его все привыкли считать неотделимым от успехов Наполеона.
Несмотря ни на что, расставание Наполеона с Талейраном произошло в самой достойной форме. В частности, 17 августа 1807 года император в своем послании сенату объявил о назначении князя Беневентского Великим вице-электором Империи (vice-grand-electeur de I’Empire).
Это был третий по важности пост в сановной французской иерархии — после Архиканцлера (руководителя правовых учреждений и администрации) и Архиказначея. В свое время пост Великого электора был создан специально для Жозефа Бонапарта, но он стал вакантным после получения тем Неаполитанской короны. Для Талейрана крайне важно было то, что этот пост «давал ему возможность присутствовать на всех советах и позволял продолжать быть информированным по поводу всех планов правительства»[288].
Новое назначение Талейрана вызвало немало толков. Жозефу Фуше, например, приписывали следующую ироническую реплику: «В общем количестве и не будет заметно; просто еще одним пороком больше»[289][290].
К злобе и зависти окружающих Талейран привык давно. Это его мало беспокоило. Зато еще один важный момент заключался в том, что новое назначение принесло немалый доход: 330 тысяч франков в год.
Кроме того, должность Великого камергера приносила ему 40 тысяч франков. От своих совокупных земельных владений бывший епископ Отенский получал 120 тысяч франков. Орден Почетного легиона давал ему еще пять тысяч франков. Итого: почти полмиллиона франков ежегодно, и для их получения практически ничего не надо было делать.
Однако же как бы все ни выглядело хорошо внешне, Талейран попал в немилость, и важной причиной этого было то, что в его доктрине «союз с Австрией занимал ведущее место»[291].
Наполеон же тогда был сторонником русско-французского союза. А вот сам Талейран утверждал потом, что оказался в опале из-за своей позиции по поводу нового брака Наполеона.
289
«Dans le nombre, cela ne paraitra pas; c’est un vice de plus». Здесь имеет место игра слов: «vice» во французском языке означает и «вице», и «порок».