И действительно, «дипломатические агенты самого Александра вскоре начали подтверждать справедливость этих сообщений. Они доносили, что французская нация, или, по крайней мере, наиболее рассудительная ее часть, утомлена уже завоевательной имперской политикой Наполеона»[358].
Просто Талейран одним из первых понял это. Но разве близкий друг Наполеона маршал Ланн не предупреждал императора в 1809 году, что пора бы уже остановиться? А разве в 1811 году другой друг Наполеона, бывший с ним в Италии и в Египте, Реньо де Сен-Жан д’Анжели не восклицал: «Этот несчастный погубит себя самого, погубит нас, погубит решительно все!»[359]
А многие другие, число которых с каждым годом росло? Неужели все они тоже были «беспримерными предателями»? И вообще, как должны вести себя офицеры и матросы, если они видят, что их обезумевший капитан ведет корабль прямо на скалы…
К сожалению, однозначного ответа на подобные вопросы нет.
В начале переговоров Наполеон самоуверенно говорил:
— Мне кажется, что император Александр готов сделать все, что я захочу.
Но постепенно его тон начал меняться.
А в это время Талейран настраивал императора Александра:
— Австрийский представитель барон фон Винцент надеется, что Ваше Величество не позволит императору Наполеону толкнуть вас на мероприятия, угрожающие Австрии. Что касается меня, то я испытываю такие же желания.
— Я тоже этого хочу, — неуверенно отвечал Александр, — но это очень трудно, так как мне кажется, что император Наполеон очень раздражен.
Биограф Талейрана Жан Орьё пишет: «Если бы Наполеон вел переговоры с Александром один на один, он бы его победил. Царь был слабым и безвольным, обаяние и интеллектуальная мощь императора его бы пересилили. Взяв себе в помощники Талейрана, Наполеон добился противоположного результата по сравнению с тем, что он ожидал: Талейран разрушил влияние, которое тот имел на царя»[360].
С удивительным искусством и осторожностью Талейран работал «над тем, чтобы соткать вокруг царя сеть интриг и незаметно завлечь его в свои сети. В Тильзите Наполеон победил Александра. Отчего же Талейран не может взять его в плен в Эрфурте?»[361].
И ему это удалось. Во всяком случае, в ходе переговоров император Александр становился все более и более уверенным в себе и невозмутимым. Наполеон, видя это, нервничал. И вот однажды он сказал Талейрану:
— Я ничего не достиг с императором Александром. Я обрабатывал его со всех сторон, но не подвинулся ни на шаг вперед.
— Сир, — возразил ему Талейран, — мне кажется, что за ваше пребывание здесь вы уже многого достигли и император Александр совершенно поддался вашему обаянию.
— Он это только изображает, и вы им одурачены! — воскликнул Наполеон. — Если он меня так любит, то почему же он не соглашается со мной и не ставит свою подпись?
— Сир, в нем есть нечто рыцарское. Он считает, что его чувства к вам обязывают его больше, чем какие-то договоры…
— Это все вздор!
После этого Наполеон вспылил прямо во время официальной встречи. В очередной раз натолкнувшись на неожиданное упорство русской стороны, император французов бросил на пол свою шляпу и начал топтать ее ногами. Александр с улыбкой посмотрел из него, помолчал немного, а затем спокойно сказал:
— Вы вспыльчивы, а я упрям. Гневом от меня ничего не добьешься. Поговорим, обсудим — иначе я ухожу.
И он направился к двери, а Наполеону оставалось только замолчать и удержать его, но при этом его дело нисколько не подвинулось вперед.
В конечном итоге Наполеон подписал провальную для себя конвенцию, которая не дала ему ничего нового по сравнению с тем, о чем было договорено еще в Тильзите. По сути, к концу эрфуртской встречи «император Александр добился от Наполеона выполнения если не всех, то, по крайней мере, весьма многих своих требований»[362].
А Талейран после этого заявил в кругу своих близких людей:
— Знаете, все спасают Францию. Это случается по три-четыре раза в год. В Эрфурте я спас Европу.
После этого он продолжил секретную переписку с советником русского посольства в Париже Карлом Васильевичем Нессельроде. В переписке же того с Санкт-Петербургом Талейран «с той поры стал именоваться “юрисконсультом”, “моим другом”, “нашим книгопродавцем”, “кузеном Анри”, а то и просто “Анной Ивановной”»[363].
Естественно, Талейран очень рисковал, ведь стоило императору Александру захотеть показать Наполеону свое дружеское к нему отношение, и бывшему министру наступил бы конец. Но «Анна Ивановна» все просчитала точно: русские не выдали его. Сам же Наполеон долгое время вообще ни о чем даже и не подозревал.
Биограф Талейрана Ю. В. Борисов пишет: «Можно ли говорить о государственной измене Талейрана? Да, несомненно. Являясь доверенным лицом Наполеона на свидании в Эрфурте, он призвал союзную державу к борьбе с Францией»[364].
Это не просто не совсем так, а совсем не так. Талейран призывал не к борьбе с Францией, а к спасению Европы и к сопротивлению потерявшему чувство реальности Наполеону. Это, очевидно, не одно и то же. Несомненным же является лишь то, что пути Талейрана и Наполеона бесповоротно разошлись. Теперь Талейран окончательно понял, что «пришло время дать Франции нового начальника, и он хотел иметь возможность решать, каким будет этот начальник»[365].
Жан Орьё по этому поводу категоричен: «Посмотрим на то, что некоторые историки называют “Эрфуртским предательством”, но что, на самом деле, было лишь возвращением на место того, что было переставлено незаконно. По отношению к Наполеону это было предательство, по отношению к Франции и Европе — мудростью»[366].
По сути, Наполеон уже давно не был Францией, и последнюю надо было срочно спасать.
Императоры расстались 14 октября 1808 года, тепло обнявшись на прощание. Союзный договор между ними был подписан, но он так никогда толком и не соблюдался.
Кстати сказать, именно в это время император Александр пожаловал Талейрану орден Святого апостола Андрея Первозванного. Но самым удивительным оказалось то, что «Анна Ивановна» в это же время «по совместительству» занимался «взаимовыгодным сотрудничеством» еще и с Австрией. Может быть, это слишком громко сказано, но, во всяком случае, он «держал Меттерниха в курсе всего»[367].
«Наполеон, конечно, ничего не знал об этих “негоциациях”, как писали старинным слогом в тогдашних русских дипломатических бумагах. Но императору тотчас же донесли о непонятном сближении Талейрана и Фуше, бывших до этого явными врагами»[368].
В частности, 20 декабря 1808 года Фуше вдруг объявился собственной персоной на приеме в особняке Талейрана. Никто не мог поверить собственным глазам, особенно когда два «врага», «взявшись за руки, принялись прогуливаться из одного зала в другой»[369].
И это были люди, которые еще в октябре 1808 года считались заклятыми противниками!
Тогдашний австрийский посол в Париже Клеменс фон Меттерних написал в Вену, что «эти люди, стоящие во Франции в первом ряду в общественном мнении и по уровню влияния, еще вчера противостоявшие друг другу по взглядам и интересам, сблизились из-за обстоятельств, независимых от них самих»[370].
Да, они были совершенно разными. Фуше являл собой типичного представителя «третьего сословия», а Талейран был из аристократов. Их взаимная антипатия быстро переросла во взаимное презрение, и это, казалось бы, должно было блокировать любое сближение. Но, как очень верно отмечает историк Луи Мадлен, «они оказались слишком политиками в душе, чтобы их взаимная ненависть могла звучать громче их интересов»[371].
361
333