Надо сказать, что к концу 1808 года их интересы пересеклись и точкой пересечения стала оппозиция по отношению к Наполеону.
До 20 декабря 1808 года Фуше никогда не пересекал порога дома Талейрана. Что же вдруг так резко изменило их отношение друг к другу? Считается, что посодействовал их первой встрече Александр Морис Блан де Ланотт, граф д’Отерив. Он работал в министерстве иностранных дел, в свое время несколько лет находился в США, прекрасно знал Талейрана и даже считался его негласной «правой рукой». Он-то и организовал эту встречу. Почему? Да потому, что граф д’Отерив был человеком умным, на все имеющим свое мнение. Еще в декабре 1805 года он написал Талейрану, что Наполеон, «похоже, поднялся выше своих собственных идей»[372].
Если он так думал после Аустерлица, то можно себе представить его суждения в 1808 году…
Известны, например, такие слова д’Отерива о Наполеоне: «Я не вижу, как он может прийти к миру, иначе как раздавив всех вокруг»[373].
Сначала граф д’Отерив переговорил с Фуше, потом — с Талейраном. И встреча состоялась, так как оба этих человека к тому моменту уже предвидели крах слишком вознесшегося вверх императора. Соответственно, нужно было заранее подготовиться к этому и решить, что делать в случае, например, гибели Наполеона на очередной войне. Это и стало главной основой для их сближения. И, кстати, их первый конфиденциальный контакт имел место в салоне княгини де Водемон, которая до того принимала их по отдельности[374].
Встреча на приеме в особняке Талейрана — это уже было очень серьезно, и она весьма сильно обеспокоила барона Паскье — человека, который благодаря своим деловым качествам в скором времени станет столичным префектом полиции. Естественно, обо всем тут же было доложено императору.
Что это было — открытая демонстрация или заговор? Наполеон пока не знал. Но тема эта сильно взволновала и его. Во всяком случае, известно, что примерно в это время он сказал генералу Кларку, своему новому военному министру:
— Я вам запрещаю связываться с Талейраном, так как это г…! Он вас запачкает.
Эти весьма жесткие слова Наполеона стали известны из «Мемуаров» Луи Виктора Леона де Рошешуара[375]. Но вот о возможности заговора против себя у Наполеона тогда не было и мысли. А вот Клеменс фон Меттерних, поддерживавший самые тесные связи и с Талейраном, и с Фуше, именно тогда написал в Вену следующее мнение о них обоих: «Не устроят катастрофу, но используют, если таковая произойдет»[376].
Так продолжалось до начала 1809 года, когда тайная полиция Наполеона перехватила письмо к Неаполитанскому королю маршалу Мюрату, в котором тому сообщалось о планах Талейрана по возведению его на французский престол в случае неожиданной смерти Наполеона. Это известие заставило императора, находившегося в то время в Испании, бросить все и спешно вернуться в Париж. На приеме, устроенном 28 января 1809 года, император в ярости набросился на своего бывшего министра, публично упрекнув его в участии в самых темных делах. Эта сцена сотни раз описывалась в исторической и мемуарной литературе.
— Вы вор, мерзавец, бесчестный человек! — кричал Наполеон. — Вы не верите в Бога… Вы всех обманываете, всех предаете! Для вас нет ничего святого, вы бы продали родного отца! Почему я вас еще не повесил на решетке Тюильри? Но для этого есть еще достаточно времени! Вы — дерьмо! Дерьмо в шелковых чулках!
Талейран выслушал крики разъяренного императора. Он стоял, опершись на мраморную панель камина, и казалось, сам был сделан из белого мрамора. Ничто на его лице не показало ни одной эмоции. А Наполеон, видя это, разъярился еще больше и решил ударить «ниже пояса»:
— Герцог де Сан-Карлос — любовник вашей жены!
На этот выпад Талейран, улыбнувшись, ответил:
— Я не говорил вам об этом, так как думал, что эта новость не может быть интересна славе Вашего Величества, да и моей тоже…
После этого император резко повернулся и ушел, хлопнув за собой дверью.
Талейран тоже вскоре покинул приемную, но, уходя, невозмутимо бросил онемевшим от ужаса придворным:
— Как жаль, господа, что такой великий человек так плохо воспитан.
Вечером того же дня он как ни в чем не бывало появился в салоне виконтессы де Лаваль, и та, будучи уже в курсе, кинулась к нему с вопросами:
— Как? Неужели после того, что он вам сказал, вы не схватили стул, каминные щипцы, не знаю, что-нибудь еще? И вы не бросились на него?
— Ах, — спокойно ответил Талейран, — я думал об этом. Но я для этого слишком ленив…
А потом на Талейрана обрушились две страшные новости. Во-первых, 18 июня 1808 года в Берлине умер его племянник (старший сын брата Аршамбо Жозефа) Луи де Талейран-Перигор. Умер он от тифа, и было ему всего 24 года. Согласно многим источникам, Талейран очень любил этого своего родственника и искренне считал его своим наследником. Во всяком случае, княжество Беневентское он планировал оставить именно ему. Но Луи де Талейран-Перигора не стало, и своих наследников он не оставил, так как даже не успел жениться.
Вторая новость этого же сорта пришла к Талейрану ровно через год: 24 июня 1809 года умерла его мать. Александрина Элеонора (урожденная де Дама д’Антиньи де Рюффэ) прожила 80 лет. Долгие годы Талейран с ней практически не общался. В свое время она была строга и недостаточно внимательна к нему. Он отвечал ей тем же. Впрочем, не стоит забывать, что тогда «чрезмерные» родительские чувства считались проявлением слабости. Однако невнимание со стороны матери, имевшее место, когда он был маленьким, все же сильно ранило душу Талейрана, «а боль, перенесенная в детстве, как правило, не проходит бесследно»[377].
И вот теперь, пожалуй, настало время сказать несколько слов о герцогине Курляндской. Вернее — об Иоганне Доротее Курляндской, младшей дочери Петра фон Бирона, герцога Курляндского. Точнее, ее мать, Анна Доротея Курляндская, считалась официальной женой Петра фон Бирона, а вот любовником ее был польский дипломат граф Александр Батовский, и вот его-то и принято называть отцом Иоганны Доротеи.
Она родилась 21 августа 1792 года во дворце Фридрихсфельд под Берлином и была весьма заметной аристократкой эпохи Александра I.
Отметим, что в то время герцогство Курляндское (ныне это западная часть Латвии) входило в состав Российской империи, получившей эту территорию после третьего раздела Польши в 1795 году.
Петр фон Бирон умер в 1800 году, а Иоганна Доротея (в дальнейшем для простоты мы будем называть ее просто Доротеей) получила отличное образование под руководством княжны Луизы Радзивилл. Некоторое время она жила в имении матери в Лёбихау и уже в ранней молодости имела в числе поклонников ряд очень известных людей своего времени. Благодаря этому она была посвящена во многие тайны европейской дипломатии.
В поисках богатой невесты для второго своего племянника Талейран, хорошо знавший мать Доротеи, попросил императора Александра поспособствовать этому браку.
Точнее, еще в Эрфурте Александр как-то спросил Талейрана:
— Что я могу сделать, чтобы продемонстрировать вам мое отношение?
— Сир, — ответил Талейран, — у меня есть племянник, блестящий офицер, и я был бы счастлив просить для него руки юной принцессы Курляндской. Соблаговолит ли Ваше Величество заинтересоваться этим проектом?
Его Величество соблаговолило, и через год брак был заключен.
В «Мемуарах» Талейран рассказывает об этом так: «Я стремился женить своего племянника Эдмона Перигора. Нужно было действовать так, чтобы мой выбор жены для него не вызвал недовольства Наполеона, не желавшего выпустить из-под своего ревнивого влияния молодого человека, носившего одно из самых громких имен Франции. Он полагал, что за несколько лет до того я способствовал отказу моей племянницы графини Жюст де Ноай, руки которой он просил у меня для своего приемного сына Эжена де Богарне. Поэтому, какой бы выбор я ни сделал для своего племянника, мне предстояло встретить неодобрение императора. Он не позволил бы мне выбрать невесту во Франции, потому что блестящие партии, которые могли быть в ней заключены, он сохранял для преданных ему генералов. Итак, я обратил взоры за границу. В Германии и Польше я часто слышал о герцогине Курляндской и знал, что она выделялась благородством чувств, возвышенностью характера, а также чрезвычайной любезностью и блеском. Младшая из ее дочерей была на выданье. Этот выбор не мог не понравиться Наполеону, так как не лишал партии никого из его генералов, которые все неизбежно получили бы отказ. Он должен был даже льстить его тщеславию, заставлявшему его привлекать во Францию громкие иностранные имена. Это тщеславие побудило его незадолго до того способствовать браку маршала Бертье с одной из баварских принцесс. Поэтому я решился просить для моего племянника руку принцессы Доротеи Курляндской, а чтобы император Наполеон не мог, передумав или из каприза, взять назад уже данное им одобрение, я склонил добрейшего императора Александра, который был личным другом герцогини Курляндской, самому просить у нее для моего племянника руку ее дочери. Я имел счастье получить ее согласие, и свадьба состоялась во Франкфурте-на-Майне 22 апреля 1809 года»[378].
374
Историк А. А. Егоров, автор книги о Фуше, утверждает, что первая встреча «экс-министра с министром полиции произошла в деревенском домике… Отерива в Баньо. Затем “друзья” встречались у принцессы де Водемон»