В городе он не задержался — завербовался и уехал в районы Крайнего Севера. От греха подальше. А оттуда Лукич каким-то образом попал в арктическую экспедицию, где и кантовался почти тридцать лет, получив за свои труды орден и несколько медалей.
Возвратился Лукич в родные пенаты лишь после смерти родителей — чтобы квартира не пропала. Но сердцем он навсегда остался с Севером.
А еще Лукич был страшным сквернословом и сторонился ментов, как зачумленных. Видимо, даже недолгое пребывание в лагере оставило в душе заслуженного полярника незаживающий рубец.
С Лукичом мы дружили. Он знал, что и мой дед побывал в местах не столь отдаленных и по той же статье УК, что и он. Это обстоятельство способствовало нашим доверительным отношениям. Я любил слушать его побасенки о Севере, а он мог часами сидеть за моим рабочим столом, рассматривая монеты.
— Угости нас сигаретами, — сказал я, пожимая ему руку.
— У меня кубинские, — предупредил Лукич.
— Хрен с ними… Давай.
В экспедициях Лукич привык к крепким кубинским сигаретам, которые у непривычного к ним человека вышибают слезу и кашель. В те времена нищая послереволюционная Куба могла расплатиться за советские товары разве что ромом, тростниковым сахаром, сигарами и дешевыми сигаретами.
А поскольку кубинские табачные изделия некуда было девать, — наш народ курил тогда в основном «Приму», «Беломор» и болгарские сигареты с фильтром — его втюкивали в различные экспедиции, отправляли на комсомольские стройки и в прочие отдаленные места, где курящему человеку просто не оставалось иного выбора, как смолить то, что есть в наличии в магазинах, вспоминая всуе бородатого команданте Фиделя.
Мы закурили. Я почему-то не ощутил никакого вкуса. Что касается майора, то он мужественно пытался не закашляться. Лукич наблюдал за нами не без иронии, но помалкивал.
— Ты иди, иди… — сказал я, слабо махнув рукой.
Ляхов своим суровым ментовским взглядом подтвердил мое желание.
Лукич сумрачно кивнул головой и нехотя свалил. Он жил в соседнем подъезде, и ему уже было известно об убийстве Хам Хамыча. Думаю, что Лукич сочувствовал мне, так как знал, что быть даже свидетелям в таком деле — не мед.
А еще я хорошо знал, что пенсионер Лукич от безделья страдает манией любопытства, но сегодня он никак не мог подобраться к квартире Хамовича поближе — вахтенный мент отгонял. Поэтому Лукич, насторожив уши, и мыкался по двору туда-сюда, пытаясь выудить хоть что-то из разговоров служивого люда.
— Кто это? — спросил майор.
— Ваш будущий клиент.
— То есть?…
— Он живет на первом этаже в следующем подъезде. По идее, вы обязаны и его допросить. Как возможного свидетеля.
— Опросить, — поправил меня Ляхов.
— Это что в лоб, что по лбу.
— Не скажите… — Майор коротко улыбнулся. — Разница между допросом и опросом есть. И существенная.
— Мне бы не хотелось узнать, в чем она заключается.
— Все верно — большие знания, большие горести…
Некий намек, прозвучавший в последней фразе Ляхова, заставил меня внутренне вздрогнуть. А мент, оказывается, философ, подумал я. Шибко грамотный. Скорее всего, учился на юридическом факультете университета, а не в Высшей школе МВД.
— Пойду домой, — сказал я устало. — У вас еще есть ко мне вопросы?
У меня было такое состояние, словно меня избили.
— Пока нет. Большое вам спасибо, — любезно ответил майор.
— За что спасибо? Я ведь ничем вам не помог. Ах, да, кофе… Но это мелочи.
— Кофе у вас и впрямь великолепный, и я искренне за него благодарен. А что касается вашей помощи в расследовании… Вы раскрыли характер человека, в какой-то мере его внутренний мир, привычки и наклонности.
— Ну, о буйном нраве Хамовича, наверное, все знают…
— Не скажите. Поведение человека на работе и дома разительно отличается. На работе некий индивидуум душка, а дома — тиран. Так бывает очень часто.
— Может быть. Я не силен в психологии.
— И кстати, о том, что покойник поколачивал своих домочадцев, от вас я услышал впервые. А это наводит на некоторые размышления…
Я индифферентно пожал плечами. Мне его заботы и версии преступления были до лампочки. Своих проблем хватало. Тут я некстати вспомнил о подружке с ее заявкой на вакантное место моей супруги, и настроение упало ниже нулевой отметки.
— Возможно, мне придется потревожить вас еще раз, — сказал мент.
— Да сколько угодно… — буркнул я; и поторопился скрыться в подъезде.