— Сильнее! — командовала Хейлин. — Вижу его! Тужься, девонька! Тужься!
Харита снова натужилась — и ребенок появился на свет.
Хейлин с мрачным видом завернула синее тельце в тряпку и отвернулась. Сквозь марево усталости и боли Харита различила ее движение и закричала:
— Ребенок! Где мой ребенок?
— Ш-ш-ш, — сказала Хейлин. — Отдыхай. Все кончено.
— Ребенок!
— Ребенок мертв, госпожа, — прошептала Руна. — Его рубашка так и не лопнула, и он задохнулся.
— Нет! — закричала Харита, и ее голос эхом прокатился по спящим коридорам виллы. — Талиесин!
Талиесин мгновенно оказался в комнате. Харита, бледная от изнеможения, билась и тянула к нему руки.
— Ребенок! Мое дитя!
— Где ребенок? — спросил он.
Руна кивнула на Хейлин, и та повернулась со свертком, немного откинув уголок тряпицы. Талиесин увидел крохотное синее существо в тонкой оболочке, и сердце его упало, как раненый зверь. Он выхватил у Хейлин сверток и, прижав к груди, рухнул на колени. Он положил ребенка перед собой на пол, схватил оболочку руками и разорвал ее. Тельце лежало без движения, синевато-серое в полутьме комнаты. Харита в ужасе смотрела на крохотное мертвое создание, беззвучно и горестно кривя рот. Не может ребенок, толкавшийся в ее животе, быть таким тихим и неподвижным.
Талиесин распростер над младенцем руки и закрыл глаза. Из горла его вырвался звук, одна дрожащая нота. Слышавшие подумали, что он заводит плач по ребенку, но звук стал громче, заполнил комнату, завибрировал, резонируя, набирая силу. Отворилась дверь, вошли Пендаран, Хенвас и Эйддон; остальные домочадцы сгрудились в дверях.
Единственная нота вздымалась и опадала. Талиесин, не видя никого вокруг, запел. Касаясь кончиками пальцев лба и груди, он пел над мертворожденным младенцем, впевая в него свою жизнь.
Видевшие это заметили странную вещь — как будто бы тень прошла над склоненным Талиесином, но не обычная тень, а тень, порожденная присутствием света. Сияющая тень нависла над бардом и ребенком на полу и пала на младенца стремительно, как кинжал, пройдя через распростертые руки певца.
Ребенок шевельнулся, вздохнул и закричал.
В то же мгновение мертвенная синюшная чернота стала спадать. Вскоре кожа младенца стала теплой и розовой, крошечные кулачки сжались и затряслись в воздухе, из раскрытого рта непрерывным потоком понеслись громкие жалобы. Хейлин нагнулась, подхватила младенца на руки и завернула в новое одеяльце.
Талиесин сел на корточки и медленно поднял голову, как будто только сейчас очнулся от долгого глубокого сна. Хейлин, перевязав и отрезав пуповину, повернулась и ласково опустила младенца рядом с Харитой, которая тут же обняла его и прижала к груди.
Эйддон первым вышел из оцепенения. Он подбежал к Талиесину, поднял его, подвел к кровати. Здесь бард снова осел на пол и, слабо улыбаясь, погладил младенческую головку. Харита поймала другую его ладонь и прижала к губам.
— Пригожий мальчик, — сказала Хейлин. — Краше всех, кого видали мои глаза.
— Твой сын, — прошептала Харита.
В следующие несколько часов комната стала самым многолюдным местом в замке: все хотели видеть чудесное дитя. Как ни сердилась Хейлин, любопытные один за другим просачивались в дверь, пялились на младенца и наперебой пересказывали друг другу историю его рождения.
Харита — слабая, истерзанная, плохо соображающая — жаловалась на шум. Хейлин взялась за дело: выгнала всех вон, поставила Хенваса сторожить вход и пообещала высечь всякого, кто хотя бы шепнет слово поблизости от комнаты. Талиесин сидел на кресле возле кровати, уронив голову на грудь. Харита, прижав ребенка к себе, дремала, нежно гладя пушистую головку.
Она проспала почти весь следующий день, просыпаясь только, чтобы покормить младенца и сонно поговорить с Талиесином, когда тот зашел их навестить.
— Как мы назовем нашего сына? — спросил он, усаживаясь в кресло.
Взглянув на ребенка, спящего у нее на руках, она увидела темные волосы, тонко прорисованные резкие черты и вспомнила дерзкую птицу, которая так яростно билась за свою свободу.
— Мерлин, — сонно прошептала она, — соколик мой.
Талиесин уже выбрал другое имя, но сейчас, взглянув на ребенка, улыбнулся и сказал:
— Пусть будет Мерлин.
В дверь постучали, и вошел Хенвас.
— Там люди пришли, хозяин, — сказал он. — Вас спрашивают.
— Что за люди?
— Друиды, похоже. Я их не знаю. Вы пойдете или прогнать их вон?
— Я выйду.
Во дворе виллы стояли четверо в длинных одеяниях и капюшонах. Все они, опираясь на длинные посохи, ждали под промозглым дождем, сеявшим с низкого свинцового неба. Когда Талиесин подошел, они молча повернулись к нему, перешептываясь между собой.