За жрецами в одиночестве шествовал Аваллах. На нем тоже было пурпурное, усеянное звездами одеяние. За ним на почтительном удалении следовали Харита с матерью и Элейна. Лишь члены царского дома, особо приглашенные главой семьи, могли присутствовать при жертвоприношении. Народ смотрел снизу, как их монарх исполняет обряды на вершине холма.
Как обычно, Аваллах раздавал приглашения более чем щедро, и к тому времени как все собрались, на площадке сгрудилась порядочная толпа. Харита протолкалась к одной из колонн и прислонилась к холодному камню. Семеро жрецов собрались вокруг треножника, на котором стоял большой медный котел. На поверхности котла были выбиты таинственные знаки, а по ободу — древние загадочные письмена.
Жрецы стояли, воздев руки, закрыв глаза, и что-то бормотали нараспев. Один — чье одеяние лучилось серебром, и чей колпак был выше всех остальных — опустил руки и кончиками пальцев коснулся обода сверкающего сосуда. В тот же миг из котла поднялся серовато-белый дымок.
Жрец — верховный жрец храма, как решила про себя Харита, — подошел к алтарю, взял медный кувшин и приблизился к царю, занявшему место рядом. Сперва он полил водой протянутые руки Аваллаха, затем — руки семерых жрецов. Когда ритуальное омовение закончилось, верховный жрец поставил кувшин на место и, взяв сверкающую медную чашу, вручил ее царю.
— Отец такой красивый, — прошептала Харита.
— Да, — согласилась Брисеида и добавила: — Ш-ш-ш.
Верховный жрец встал рядом с курящимся котлом и простер над ним руки. Держа ладони в струях дыма, он произнес короткое заклинание, затем повернулся к другому жрецу, и тот подал ему трубу. Она имела форму изогнутого слонового бивня и была украшена изображением обвившей ее змеи. Верховный жрец поднял трубу к губам и, поочередно поворачиваясь к каждой стороне света, выдул по длинной, низкой, протяжной ноте.
Когда последний звук растаял в воздухе, три жреца поднялись на возвышение. Один вел на золоченой веревке огромного вола, двое других шагали по бокам от животного. Вол был белый, как снег на вершине горы Атлант, его рога и копыта сверкали позолотой, украшенный белой кисточкой хвост безвольно свисал.
Вола вывели на середину возвышения и привязали золоченой веревкой к кольцу на камне. Верховный жрец взял с алтаря нож — изогнутое медное лезвие на длинной рукоятке, украшенное солярными знаками. Подняв нож к закатному солнцу, он трижды произнес молитву и затем еще трижды, обратившись к бледной встающей луне.
Когда молитва была закончена, жрецы, приведшие вола, легонько коснулись его передних ног, и животное послушно преклонило колени; золоченую веревку протащили в кольцо и туго натянули. Жрецы возле котла затянули свой речитатив, верховный жрец занес нож над головой вола.
Харита отвернулась и закрыла глаза. Затаив дыхание, она ждала, когда раздастся предсмертный крик. Однако шли минуты, а все по-прежнему было тихо. Она открыла один глаз. На дальнем конце площадки возникло какое-то движение и гул. Что там такое?
Толпа расступилась, и Харита увидела, что кто-то приближается — темный, волосатый, прихрамывающий, как раненый медведь, — и задохнулась от изумления, потому что узнала его.
Этот был тот самый человек в звериных шкурах, с черной всклокоченной бородой и свалявшимися волосами, с непокрытой головой шагавший под солнцем, в руке его был необычный посох с желтым камнем в навершии, глаза горели животным безумием. Человек, которого она видела в Лиа Фаиле.
Сейчас он был здесь, и его появление мешало обряду. Верховный жрец сделал движение, словно желая его остановить. Незнакомец тряхнул посохом — и жрец остановился. Прочие жрецы застыли, как в столбняке.
Незнакомец подошел и встал посреди возвышения, поднял и с грохотом опустил посох. Потом он сурово оглядел стоящих вокруг и заговорил.
— Тром я был. — Голос срывался, как будто его обладатель давно отвык говорить. — Тром я есть и пребуду. — Он поднял посох. — Князья Атлантиды, внемлите мне!
Люди начали переглядываться, повторяя имя: «Тром! Тром пришел!».
«Кто этот Тром? — гадала Харита. — Кто он и зачем явился сюда?».
Незнакомец поднял обтянутый кожей посох. В закатном свете желтый камень блеснул зловещим огнем.
— Слушай меня, о Атлантида! Я — труба глаголющая, я — восковая табличка, я — язык божества! Слушайте…
Голос осекся, наступила тревожная тишина. Народ ошалело таращился, на всех лицах застыло изумление.