— А записку мы в сторону пока отложили. Нам как-то в тот день не до нее было.
— Не до нее?
— А что удивительного? Записка-то подлинная, а вот деньги оказались фальшивыми. Да еще и выполнены фабричным способом. Таким, что ни одна экспертиза подделку не определит. Это очень опасное преступление, Эля. Пожалуй, опасней иного убийства.
— Фальшивая бумажка опасней убийства? — усмехнулась журналистка. — Ну и понятия у вас!
— Так, да не так, Эля. Так, да не так. Кустарные фальшивки не так уж и опасны. Они, как правило, примитивны и малочисленны. Но здесь же фабрика работала! А фабрика тремя купюрами не ограничится. Она их миллионы наштамповать может. Представляете? Вся финансовая система запросто к черту полетит.
Совещания в тот день шли без конца. Сначала наши, внутренние, потом с областью. К обеду проснулась Москва — тогда и с Москвой. На каком-то из них — уже не упомню сейчас на каком — было решено привлечь к делу ФСБ. Вообще говоря, фальшивомонетничество не их подследственность, но в нашем случае, судя по возможным масштабам, речь могла идти об экономической диверсии, а это уже вопрос государственной безопасности. А некоторые вопросы, Эля, штука темная, формы и вида, вкуса и запаха не имеющая, но убивает уверенно. Давайте-ка мы с вами некоторые подробности того дня пропустим и перейдем сразу к его вечеру. Часам эдак к восьми.
Я тогда сидел в кабинете начальника нашего ФСБ подполковника Беличева. До сей поры я его мало видел. Прислали Беличева к нам всего месяца за три до этого. Где он раньше служил и почему в столь крупном чине оказался в нашем мелком городке, того я и по сей день не знаю. Но мужик толковый и в оперативном деле грамотный. К вечеру мы с ним много чего обсудили и спланировали, поэтому сочли возможным от крепкого чая перейти кое к чему еще крепче. Беличев решил за знакомство угостить меня греческим коньяком. И брынзой, тоже греческой, на закуску. И после второй стопки вдруг заговорил со мной о той странной записке.
Отщипывает мелкие куски брынзы, кидает их в рот, как семечки, и задумчиво произносит:
— Значит, никакого толку вам от экспертизы университетской не было?
— Не-а, — говорю. — Не приблизила она нас к цели. От слова «совсем». Так и не ясно, зачем девчонка с собой эту записку таскала. Почему прятала? И где взяла? Если бы узнать, из какой книги этот текст вырезан, тогда можно бы было книгу эту разыскать. Их таких не много, я думаю. Ну а от книжки, может, какие-то нити и к этой девчонке тянутся.
Беличев слушал меня внимательно, кивал согласно, потом коньяк разлил по стопкам и говорит:
— А я ведь, наверно, смогу помочь тебе, Викторыч, с этой запиской. Знаю я одного человека, который в старинных манускриптах разбирается лучше, чем десять университетов.
Я, Эля, услышав это, насторожился, прямо как вы сейчас, и говорю:
— Знаешь — скажи. Кто таков? И далеко ли живет?
Беличев коньяк выпивает, морщится.
— М-м-м! — мотает головой и за брынзой тянется. — Не шибко далеко. Километров четыреста к северу.
— Это в Кемерове, что ли?
— В нем. Ты чего не пьешь-то, Викторыч?
— Да пью я, пью. — И тоже стопку опрокидываю.
— Зовут его... — говорит Беличев и называет мне имя... ну, скажем, Семен Семенович.
— А почему «скажем», Сергей Викторович? — прервала журналистка. — Почему вы не хотите настоящее имя назвать?
— Потому что хочу называть его Семен Семенович, — сказал Журавленко. — И хочу, чтобы он жил в Кемерове. Мой рассказ — мои правила. Согласны?
— Ну... — Эльвира пожала плечами и чуть развела руки. — В принципе-то, согласна. Только странно как-то. Столько всего уже рассказали, столько имен назвали, и вдруг псевдонимы какие-то пошли.
— А я предупреждал, странностей будет много.
— Даже имя начальника ФСБ мне назвали, а какого-то Семена Семеновича назвать не хотите! — улыбнулась журналистка. — Или боитесь, что я его разыщу? А почему боитесь?
— Подполковник Беличев, Эля, — сказал Журавленко, — с удовольствием побеседует с вами в любой момент. А Семен Семенович — человек гражданский. И старый. Зачем ему с вами встречаться? А вам с ним — зачем, а? Все, что вам надо знать, я и сам сейчас расскажу. Я продолжаю?
— Продолжайте, — с улыбкой вздохнула девушка.
— И вот, значит, называет мне чекист имя и адрес, а после умолкает, поднимается из-за стола и идет куда-то к шкафу. Открывает его и начинает копаться внутри. Я думал, он мне сейчас личное дело Семена Семеновича достанет или фото его, на худой конец. А Беличев достает из шкафа лимон, банку кофе... ну и возвращается на место.