— Вы сольете мне это фото? — тихо спросила Эльвира, возвращая смартфон.
— Конечно. Сейчас сделаю, — кивнул Журавленко и, копаясь в смартфоне, продолжил:
— Когда девушка ушла, Таня не заметила. Но говорит, что просидела та не меньше часа. Таня отвлеклась на что-то, обернулась, а ее уже нет. На столе пустая чашка из-под кофе, недоеденный хот-дог, скуренная до фильтра сигарета в пепельнице и сто двадцать пять рублей монетами на листочке со счетом... Готово, фото теперь у вас. — Журавленко вернул смартфон в карман. — Больше ее живой никто в городе не видел. Но теперь ее последний путь мы могли восстановить. Она вышла из кафе и прошла вон между теми двумя домами. Только так можно быстро исчезнуть из виду, если уходишь отсюда. Потом шла, не сворачивая, до городской окраины, выбралась из города, дошла до перекрестка проселков. Дальше девушка круто сворачивает с дороги. Идет по лугу, продирается сквозь кусты на ту самую поляну, пересекает ее и садится у сосны. Не падает бездыханная, нет, — тогда на теле были бы синяки и царапины, а их-то и не нашлось вовсе. Она аккуратно садится. Сидит так с полчаса или чуть больше. И умирает.
4.
После этого за столиком некоторое время молчали. Журналистка внимательно смотрела на фото у себя в смартфоне, а Журавленко разглядывал ее лицо.
Потом сказал:
— Видите, Эля, как оно иной раз в жизни бывает? Вроде и много, а равно нулю. За половину того дня мы узнали об этой девушке больше, чем за два предыдущих. А по сути-то, что у нас прибавилось? Ноль был, ноль и остался.
Журналистка подняла глаза от смартфона с таким видом, будто не ожидала, что с ней кто-то заговорит. Потом спрятала смартфон в сумочку и спросила:
— Теперь, может быть, к той бумажке перейдем, а?
— Пока нет, Эля, — выставил ладонь Журавленко. — Мы с вами все еще в тех самых сутках, в которые записку и обнаружили. Она в тот день только в университет ушла. А день-то продолжался. И без событий в нем не обошлось.
Эльвира вздохнула и покорно сложила руки на столе.
— И вот что я вам скажу, — продолжил Журавленко. — Если в начале дня удача манила нас кокетливой улыбкой, то после обеда стала откровенно и ехидно насмехаться.
Возвращаюсь я из кафе в отделение, а мне навстречу начальник нашего ОБЭП.
— О, Журавленко! — говорит. — Какие люди — и не в Голливуде! Можно поздравить?
— Это с чем? — спрашиваю.
— Тебе не доложили, что ли?
— Про что, блин?
— Ну так убийца же той девчонки нашелся!
— Убийца? Нашелся?
— Сам пришел. Сейчас у Мееровича «чистуху» пишет.
К себе на второй этаж я летел через ступеньку. Неужели правда это просто убийство? Но как в кабинет к Косте Мееровичу ворвался, так сразу понял, и какое это убийство, и что за убийца тут сидит и кается, и почему мне Костя не счел нужным звонить и докладывать.
Понимаете, Эля, какое странное явление с гражданами бывает... Стоит случиться громкому делу, так непременно сразу валом прут свидетели, которые ничего толком не видели, а только чего-то там слышали. Либо, что еще хуже, припрется какой-нибудь черт — сам на себя наговаривать. Иной раз столько времени драгоценного тратишь, чтоб их заведомо лживые показания отработать!
Вот и здесь был явно такой случай. Сидит у стола на табурете худенький паренек. Лет двадцати — двадцати пяти. Голову свесил, руки между коленей опустил. Молчит.
А Меерович в воспитательных целях следователя НКВД перед ним изображает. Лампа на столе в морду подследственному светит. Слева от Кости пачка «Беломора» и коробок спичек лежат. А справа — чай в стакане со старинным подстаканником. Костя в полной тишине чай этот помешивает, стараясь ложечкой посильней о стакан звякать, и смотрит на подследственного с суровым презрением.
Меня увидел, по стойке смирно за столом встал, гимнастерку невидимую оправил и докладывает:
— Товарищ начальник, преступник изобличен и написал чистосердечное признание!
— Садитесь, — говорю Мееровичу и подхожу к столу.
— Гражданин Луганов, — говорит Костя, — повторите подполковнику Журавленко то, что вы мне только что рассказали.
— Я ж написал все, — бормочет тот и головой на бумагу со своим чистосердечным признанием кивает.
Меерович ложечку в стакан бряк!
— Гражданин Луганов, я вам второй раз, — подчеркнуто вежливо, — предлагаю повторить свои показания!
Ну тот и начал повторять. Такую ересь нес! С первых фраз стало ясно, что он девушки той и в глаза-то не видел никогда, не то чтобы в лес затащить и задушить, как он рассказывал. Затащил он, блин! Да его самого того и гляди ночью мыши в норку затащат.