Миноса знала, что делала. Утром их обнаружили до того, как они проснулись, и родители объявили о помолвке еще до полудня. Принц был поражен ее хитростью, но Миноса знала, чего хочет, и добивалась своего. Он хорошо помнил, как она одарила других девушек деревни ослепительной улыбкой, когда те пришли ее поздравлять. Потом повернулась к нареченному, сияя, как солнце, и темные предчувствия оставили его душу.
Макпьялута был счастлив еще три чудесных года - а потом убил ее собственными руками, застав в объятиях другого. Она не раскаялась перед смертью и до последнего дыхания проклинала своего мужа. В последний момент она потянулась к телу любовника, лежащего мертвым рядом с ней, и с ненавистью посмотрела на убийцу. Сказать честно, раскаяние не спасло бы ее, но могло сохранить жизни тех несчастных женщин которых Макпьялута убил с тех пор.
Он перевел взгляд с костра на звезды. Обман, нечестность - им не место среди сидов. Его не покарали за убийство Миносы и ее любовника, и пламя любви, горевшее в его сердце три года, сменил холодный и яростный огонь праведного гнева. Изменяющие мужу не имеют права жить, делить землю и небо с праведными и добрыми. Миноса так и не познала полета, не смогла обернуться орлом - она умерла, не дожив до двадцати лет. С тех пор Макпьялута жестоко расправлялся с ей подобными и вплетал их перья себе в волосы. Некоторые уважали его, другие боялись. Он понимал, что его никто не полюбит, но какая разница теперь, когда он увидел Талискера, человека, который должен принести Бразнаир сидам? Судьба рода оказалась в его руках.
Талискер чувствовал себя никому не нужным. День прошел под знаком суеты и паники, хотя впереди воинов ожидала битва. После речи тана он отыскал Уну, которая помогала тетушке и кузинам готовиться к бегству.
- Ты должна идти с ними, - попытался он убедить девушку. - Будет жуткое кровопролитие.
- Нет, - покачала головой Уна. - Здесь пригодится мое искусство целителя.
- Ты храбрая женщина, - проговорил Талискер.
- Не храбрее простых воинов. И боюсь больше, поскольку знаю, что нас ждет.
Он подошел к ней, желая обнять, но она оттолкнула его.
- Тебе что, заняться нечем?
- Уна...
Она посмотрела на него уже спокойнее.
- Уйди, Дункан. Просто уйди. Встретимся позже.
Талискер поцеловал ее руку.
- Непременно.
Теперь, глядя на темнеющее вечернее небо, он не был так уверен в себе. Талискер считал себя трусом - в тюрьме он сумел добиться определенного уважения и мог постоять за себя, когда надо, чему свидетельство - тонкий белый шрам от левого уха до скулы, но никогда не лез на рожон. Только защищался. Его передергивало при воспоминании о смерти Даррага, как голова, отсеченная мечом Малки, покатилась по земле. Мгновение назад молодой воин был жив - дышал, думал, говорил, - и р-раз - на земле лежит окровавленный труп.
Ветер крепчал. Флаг с гербом Фергуса хлопал, как парус. На той стороне озера сквозь сумрак виднелись черные собаки, и кто знал, что кроется за стеной деревьев?
- Талискер...
Он обернулся. По лестнице поднимался Чаплин, держа в руках два дымящихся кубка.
- Малки попросил отнести тебе горячего меда. Тан распорядился налить каждому воину.
Талискер принял кубок. Казалось, Чаплин хочет что-то сказать, но не решается.
- Спасибо, Алессандро.
- Не за что.
- Слушай, завтра мы можем умереть. Почему бы не забыть про знаменитого инспектора Чаплина, поймавшего ужасного преступника? - спокойно спросил Талискер. - В конце концов, здесь я вне твоей юрисдикции.
- Неужели ты думал, что меня волнует дурацкое повышение по службе? Я исполнял свой долг. Упрятал тебя за решетку. Ты вышел всего неделю назад, и снова начались убийства.
- Но то было в Эдинбурге.
- Не важно, - отрезал Чаплин.
- Значит, ты видишь во мне только убийцу?
- А больше и видеть нечего. - Алессандро сделал хороший глоток из кубка.
- Оглянись вокруг, ради всего святого! - воскликнул Талискер. - Завтра мы все будем трупами или убийцами.
- Эти твари... не в счет. Считаются только люди. Так что... береги спину.
Пламя факелов плясало на порывистом ветру и так громко шипело, что сначала Дункан решил, что ослышался.
- Что? Что ты сказал? Вернись, ублю...
Чаплин остановился перед Талискером и заговорил. От него пахло медом.
- Хочешь услышать, что я о тебе думаю? Полезно поразмыслить об этом в ночь перед битвой!.. Я не могу глядеть на тебя, не вспоминая Диану. Глупо, правда? Поэтому я тебя и ненавижу. Остальное ерунда. На других жертв мне наплевать - я их не знал. Не с лучшей стороны меня показывает, верно? - Он отступил на шаг, удивленный вырвавшимся признанием, и слегка покачнулся. Диана... Она была моей... - Чаплин попытался отхлебнуть из кубка, но тот уже опустел.
- Алессандро, - тихо проговорил Талискер. - Я не убивал Диану. Она погибла в автокатастрофе.
Лицо Чаплина исказила гримаса ярости.
- А вот и убил - может, не своими руками, как остальных девушек, но убийца все равно ты. - Он попятился к лестнице. - Порой мне смотреть на тебя тошно... и плевать, что говорит Малки, ты все равно виновен в тех смертях.
- Нет. Чаплин, давай оставим эти глупости.
Чаплин задумался.
- Не могу, - сказал он наконец. Талискер заглянул в свой кубок.
- Ты пытался убить меня... Намерен продолжить в том же духе?
- Пока не знаю.
- Будешь и дальше носить пальто наизнанку? Все равно ты похож на полицейского.
Зарядил мелкий дождь, и факелы шипели. Когда Талискер снова поднял взгляд, он увидел, что Чаплин ушел. Еще раз взглянув на озеро, Дункан допил свой почти остывший мед. Вообще-то ненависть Алессандро должна была оставлять его безучастным, но она воплощала все самое ужасное и унизительное в прежней жизни. И полицейский принес ее с собой в Сутру...
- Кира, любовь моя, ты меня слышишь?
Дочь тана ждала его в тиши между сном и явью, между жизнью и смертью. Сквозь тьму окружавшей ее пустоты доносились голоса мертвых, горестные вопли и детский смех.