— Она идет, Слуаг, она идет!
Дверь резко распахнулась.
На пороге стояла его сестра, одетая в черное с серебром. Тело богини охватывала серебряная кольчуга изумительной красоты, а черный высокий ворот нижней одежды подчеркивал белизну лица. Как обычно, огромные синие глаза, полные холода, оглядели Корвуса со смесью восхищения и презрения.
— Приветствую тебя, брат.
Фирр вошла в комнату и одним движением вытащила меч из ножен. Он сверкнул бело-голубой молнией и ударил туда, где только что сидел Слуаг, теребя клювом алый цветок, принесенный для хозяина. Ворон, хоть и казался неуклюжим, не был глуп и ожидал нападения, наученный горьким опытом. В мгновение ока он перелетел на подоконник, вне досягаемости меча Фирр, посмотрел вниз и неодобрительно закаркал.
Один испепеляющий взгляд богини зла, и ворон захлопнул клюв.
— Глупая птица, — вскипела Фирр. — Не знаю, почему ты не прогонишь его, брат. Он вылупился из яйца кукушки.
В голосе звучало презрение, словно Фирр знала, что это особенно оскорбительно для воронов. Слуаг недовольно взъерошил перья.
Корвус вновь рассмеялся, наслаждаясь гневом сестры. Ее белая кожа была такой тонкой, полупрозрачной… Когда она говорила, лицо напоминало живой гобелен, смертельно прекрасный, такой же холодный, как эта башня. В нем нельзя было уловить и следа нерешительности или мягкости, даже когда Фирр улыбалась. В минуты слабости Корвус хотел, чтобы сестра осталась с ним на целый день, чтобы он мог смотреть, как она говорит, бранится, смеется… Но Фирр не желала уделять ему целый день, она была такая же эгоистка, как и сам бог зла. Иногда, общаясь с ней, ему казалось, что он видит в зеркале отражение собственной пустоты.
— Стерва, — пробурчал Корвус.
— Ты ведь знаешь, что он здесь? — спросила Фирр, махнув мечом.
— Кто?
Она презрительно засмеялась, пока ее не остановил Слуаг — если ты будешь смеяться над моим хозяином, я выклюю тебе глаза.
— Странно, что ты не знаешь, — сказала Фирр куда мягче, чем собиралась.
— Я… заснул, — ответил Корвус.
— Нет. — Она подошла к деревянному трону, на котором сидел брат, и легонько коснулась его плеча. От прикосновения им обоим стало не по себе, и Фирр быстро отдернула руку, словно обжегшись.
— Коснись меня снова, — сказал он.
Корвус не требовал и не просил, и было невозможно понять по глазам, что происходит в его голове. Фирр слегка улыбнулась, хотя во рту у нее пересохло, а сердце колотилось, как бешеное, и протянула дрожащую руку.
— Не спи, брат. Пожалуйста. Обещай мне.
— Я устал, Фирр. Разве люди не спят, когда устают? — Он казался старше, бледнее, чем обычно, синие глаза потеряли всякую выразительность.
Она помолчала.
— Пришел Талискер. Теперь ты можешь его убить.
— Где он? — оживился Корвус, — Ты его отыскала?
— В лесу к востоку от Света Небес. С ним два спутника, прибывшие из его мира. Птицы снабдят меня новыми сведениями.
— Пусть полетит Слуаг.
Не дожидаясь дальнейших приказаний, ворон взмыл в небо, на мгновение заслонив свет крыльями.
— Начинается, — тихо проговорил Корвус.
По крайней мере дорога через лес обрела смысл — четверо путников направлялись в Руаннох Вер, самый крупный город в этой части Сутры. Зак утверждал, что у них четыре дня, чтобы поспеть туда к ночи Самайна, к самому большому и блистательному Собранию. Он отказался объяснить, что это такое, а просто шел, бормоча себе под нос и останавливаясь порой, чтобы взглянуть на птичку или дерево в золотых листьях. Казалось, Заку нравится идти, и он задал такой бешеный темп, что трое молодых мужчин и мул, на котором, по словам старика, почти никогда не ездили, с трудом за ним поспевали.
Пока они завтракали, Талискер засыпал вновь прибывшего вопросами. Правда ли он Зак? Встречались ли они раньше?
Старик улыбнулся и покачал головой.
— Можешь называть меня Зак, если хочешь. На самом деле мое имя — Мориас, хотя люди часто дают мне прозвища вроде Серого Дуба или Древесной Тени. — Он отправил в рот ложку грибов с овсом и как следует прожевал. — Но Заком меня прежде не называли. Что значит это имя?
— Не знаю точно, — неловко признался Талискер. — А разве важно?
— Зак — сокращение от Захарии, — неожиданно вставил Чаплин. — Захария был пророком.
Мориас расхохотался.
— Тогда кто ты, Мориас? — спросил Малки. — И где твой народ?
— У меня нет народа, только я один, — улыбнулся старик. — Я сеаннах. Сказочник.
В его словах было что-то такое, что прекратило дальнейшие расспросы. Потом Мориас рассказал о Собрании и предложил поспешить в Руаннох Вер. Талискер переглянулся с Малки и кивнул. Почему бы и нет, быть может, там они встретят Мирранон.
Собирая вещи, Талискер украдкой разглядывал нового спутника. Он казался добрым, и все же эта встреча несколько озадачивала. Пока Малки с Дунканом затаптывали угли костра, старик разговорился с Чаплином, что само по себе поражало, учитывая, что тот был совершенно замкнут с самого начала их путешествия. Мориас вложил что-то наподобие камешка в руку полицейскому и принялся объяснять. Чаплин внимательно слушал и улыбался, впервые за долгое время.
На следующее утро они вышли на главный тракт, ведущий к Руаннох Веру. Дорога красной лентой вилась через лес, утрамбованная ногами многих поколений фермеров, гнавших скот в город на продажу. Встречались им и путники. Похоже, что в Сутре жили в основном кельты, по крайней мере так показалось Талискеру — у большинства были рыжие волосы и зеленые глаза. Мужчины носили клетчатые мешковатые штаны и удивительно яркие плащи, застегнуты на броши из бронзы и серебра. Многие заплетали бороды и усы в косы. Малки явно не остался равнодушен к этому обычаю и то и дело потирал щетину на белом подбородке. Почти у всех на поясе висели мечи вроде палаша Малки, а за спиной были обитые кожей щиты. Мужчины ехали верхом на упитанных лошадках, женщины и дети шли пешком. Видимо, их вовсе не огорчало такое положение дел, потому что так было проще управлять скотом, который они гнали. Талискера удивила их сила и красота, которую не часто встретишь среди бедных людей — длинные волосы сияли в утреннем свете, красные и зеленые юбки и плащи выглядели чистыми и добротными.
Никто не трогал четверых путников, напротив, им приветливо кивали, проходя мимо. Талискер внимательно смотрел в глаза встречным — он научился этому в тюрьме, — но не видел в них злобы, только легкое недоверие. Должно быть, путников удивляла странная одежда пришедших из другого мира, однако они вполне разумно заключили, что на их родине так одеваются все.
Ближе к вечеру из леса донеслись жуткие крики. Малки обнажил меч и бросился в кусты, Талискер следом. Мориас и Чаплин остались на дороге. Когда мужчины добежали до маленькой полянки, глазам их предстало жуткое зрелище.
Кричали в основном дети, залезшие на дерево. Внизу стояла девушка, размахивая горящей веткой, чтобы защитить своих подопечных, но, похоже, беда грозила не им. В центре поляны, на месте угасшего костра, шла жуткая битва. Она уже подходила к концу — Талискер и Малки опоздали. Молодой воин сражался со странной тенью, та все темнела и приближалась к нему. Наконец меч выпал из руки юноши, неведомый враг схватил его и начал окружать тьмой.
— Нет! — проревел Малки и с мечом бросился к нему.
Слишком поздно. Смерть уже проникла внутрь. Воин перевел взгляд с Малки и Талискера на молодую женщину, которая всхлипывала у подножия дерева.
— Я люблю тебя, Уна, — с трудом выговорил он. Женщина, рыдая, упала на колени, а молодой человек снова посмотрел на Малки и меч в его руке.
— Пожалуйста…
Из груди несчастного вырвалось черное щупальце, и воина вырвало кровью.
Малки не стал терять времени. Он ухватил палаш двумя руками, размахнулся получше и одним ударом отсек страдальцу голову.
На мгновение на поляне настала тишина. Потом Уна подняла лицо.