— Но то было в Эдинбурге.
— Не важно, — отрезал Чаплин.
— Значит, ты видишь во мне только убийцу?
— А больше и видеть нечего. — Алессандро сделал хороший глоток из кубка.
— Оглянись вокруг, ради всего святого! — воскликнул Талискер. — Завтра мы все будем трупами или убийцами.
— Эти твари… не в счет. Считаются только люди. Так что… береги спину.
Пламя факелов плясало на порывистом ветру и так громко шипело, что сначала Дункан решил, что ослышался.
— Что? Что ты сказал? Вернись, ублю…
Чаплин остановился перед Талискером и заговорил. От него пахло медом.
— Хочешь услышать, что я о тебе думаю? Полезно поразмыслить об этом в ночь перед битвой!.. Я не могу глядеть на тебя, не вспоминая Диану. Глупо, правда? Поэтому я тебя и ненавижу. Остальное ерунда. На других жертв мне наплевать — я их не знал. Не с лучшей стороны меня показывает, верно? — Он отступил на шаг, удивленный вырвавшимся признанием, и слегка покачнулся. — Диана… Она была моей… — Чаплин попытался отхлебнуть из кубка, но тот уже опустел.
— Алессандро, — тихо проговорил Талискер. — Я не убивал Диану. Она погибла в автокатастрофе.
Лицо Чаплина исказила гримаса ярости.
— А вот и убил — может, не своими руками, как остальных девушек, но убийца все равно ты. — Он попятился к лестнице. — Порой мне смотреть на тебя тошно… и плевать, что говорит Малки, ты все равно виновен в тех смертях.
— Нет. Чаплин, давай оставим эти глупости.
Чаплин задумался.
— Не могу, — сказал он наконец. Талискер заглянул в свой кубок.
— Ты пытался убить меня… Намерен продолжить в том же духе?
— Пока не знаю.
— Будешь и дальше носить пальто наизнанку? Все равно ты похож на полицейского.
Зарядил мелкий дождь, и факелы шипели. Когда Талискер снова поднял взгляд, он увидел, что Чаплин ушел. Еще раз взглянув на озеро, Дункан допил свой почти остывший мед. Вообще-то ненависть Алессандро должна была оставлять его безучастным, но она воплощала все самое ужасное и унизительное в прежней жизни. И полицейский принес ее с собой в Сутру…
— Кира, любовь моя, ты меня слышишь?
Дочь тана ждала его в тиши между сном и явью, между жизнью и смертью. Сквозь тьму окружавшей ее пустоты доносились голоса мертвых, горестные вопли и детский смех.
— Кира?
На сей раз голос был куда ближе.
— Корвус? — прошептала девушка ледяными губами. — Это ты? Ты мне нужен. Пожалуйста, приди.
Снова настала почти непереносимая тишина. Она хотела бежать, но не могла двинуться с места.
— Пожалуйста, помоги мне…
— Я бы рад, но не в силах.
— Почему?
— Ты должна впустить меня. Я должен оказаться рядом с тобой — физически.
— Там, в свете?
— Да.
— А ты не причинишь мне боль?
— Ни за что, любовь моя. Я просто тебя испытывал. Посмотри сама.
Кира открыла глаза и увидела, что цела и невредима. Она поднялась и закружилась в танце. Тонкая полотняная ночная рубашка раздувалась, как парус. Тепло коснулось пальчиков ее ног и медленно поднялось к животу. Вспомнив семя, покоящееся там, она провела по животу руками и рассмеялась.
— Корвус, знаешь, я понесла…
— Да, — коротко и нетерпеливо выговорил он, и Кира пошатнулась, как от пощечины. — Я хотел сказать, что мне не терпится оказаться рядом с тобой и малышом. Это будет мальчик.
Она снова рассмеялась.
— Что я должна сделать, мой господин?
— Впусти меня, Кира. Впусти меня в свет.
Улла вернулась к изголовью Киры. Сеаннах предупредил ее, что нужно быть особенно бдительной после наступления темноты, когда силы хаоса почти необоримы. Наверное, Корвус днем копит силы, а ночью придет мучить свою жертву.
Кира, похоже, не шелохнулась с тех пор, как Улла оставила ее. Лицо было таким же бледным; руки сложены на груди, как у мертвой. Но травы и цветы лежали на полу, будто сестра вставала и разбросала их.
Свет факелов падал на ветки лаванды, и ее аромат слегка заглушал запах смерти, витавший в комнате. Улла не заметила земли в ногах у сестры.
Битва началась на рассвете.
ГЛАВА 10
Всю ночь воины обсуждали, могут ли черные псы плавать, неся на спинах своих хозяев-демонов. Или коранниды построят плоты?
С первым лучом солнца собаки дружно поднялись и пошли по водам озера.
Малки разбудил Талискера. Первое, что тот услышал, были проклятия и крики ужаса.
— Пойдем, тебе надо это видеть, — мрачно сказал горец.
Они отправились на укрепления и увидели, что первые псы уже добрались до пристани и вспрыгнули на нее, легко оттолкнувшись от воды. Розовый свет солнца падал на блестящие черные шкуры. За ними огромными прыжками последовали остальные, постепенно заполняя собой все пространство перед городскими стенами.
Громко закричав, то ли от страха, то ли от ярости, один из воинов кинул в пса большой камень. Тот угодил прямо в голову, но, казалось, не причинил никакого вреда — зверь лишь поднял морду, обнажил клыки и зарычал.
— Боги великие, на нем мое имя. — Воин заметно побледнел. Неожиданно Талискер понял, что это Коналл.
Камни полетели градом, однако вовсе не смутили собак. Звери словно чего-то ждали, глядя на стены города. Вскоре воины прекратили попытки отогнать их.
— Спокойно, парни, — сказал Эон.
Внимание Талискера привлекло движение на противоположном берегу — из леса вышла женщина в серебряных доспехах поверх белой рубашки. Увидев ее рядом с псом, он понял, что воительница необычайно высока.
Некоторые бойцы принялись отчаянно ругаться.
— Это…
— Да, — подтвердил его опасения Эон. — Леди Фирр по прозванию Морриган. Ты видишь перед собой легендарное зло.
С воды дунул легкий ветерок, все поплыло в глазах Талискера, и ему показалось, что он смотрит на нее вплотную. Черные волосы обрамляли белое как смерть лицо, синие глаза были полны презрения. Фирр слегка улыбнулась и кивнула, как будто в знак приветствия.
Талискер моргнул, и видение исчезло, мир встал на свое место. Серебряная вспышка — сначала Талискеру почудилось, что воительница обнажает оружие, — и в небеса взвился ворон. По этому знаку из леса выскочили коранниды, издав пронзительный боевой клич. В то же мгновение псы бросились в бой. Те, что столпились у огромных деревянных ворот, прыгнули и выломали отсыревшие створки. Коранниды принялись пересекать озеро по двое-трое, оставляя на воде маслянистые пятна.
На стенах появились первые собаки, Талискер и Малки схватились за оружие. Кровопролитие началось.
Улла проснулась от далеких боевых кличей, звуков рогов, стонов и воплей. Она потянулась и принялась растирать больную ногу — та часто затекала во сне. Первая мысль была о Дом, о том, каким трудным оказалось расставание, как девочка просила ее пойти с ней. Искушение довольно сильное, но Улла понимала, что не имеет права покидать крепость — не зря же она дочь тана, воины восприняли бы такое дезертирство как дурной знак.
Она поднялась со вздохом, открыла ставню и выглянула наружу. По саду мчался черный пес. Вскрикнув в испуге, девушка захлопнула окно и обернулась к кровати сестры.
— Кира!
Постель была пуста.
Талискеру не приходилось видеть такой резни. Ничто не может подготовить человека к настоящей битве, никакие разговоры о славе, обряды или песни. Звуки, запахи, цвета — все было жестоким и бездушным, все смешалось в кровавой каше. Колени слегка подгибались, ослабевшие пальцы с трудом удерживали меч, названный Клятва Талискера.
Первый пес схватил челюстями молодого воина и принялся трясти его, пока у несчастного не сломался позвоночник. Умирающий размахивал мечом во все стороны и нечаянно рубанул по руке своего сородича. Новые и новые твари вспрыгивали на стены, и люди падали под ударами их тяжелых лап.
Бросив беспомощную жертву, пес попытался ухватить другого воина. Тот отскочил с криком и напоролся на меч товарища; под громкие вопли челюсти собаки сомкнулись на его шее.