— А я твой друг и позволь мне беспокоиться, если так мне надо.
Она улыбнулась впервые за несколько дней, что порадовало его больше любых слов.
— Хорошо. Я даю мое позволение. Беспокойся, но не чаще, чем раз в день.
Алессандро поцеловал ее руку, и девушка слегка вздрогнула. Тогда он привлек ее к себе.
— Встретимся в Сулис Море. Я обещаю.
На вершине холма Талискер остановил коня, глядя в бескрайнее бушующее море. В голубой дали виднелся остров, дом богини Рианнон.
Дункан спешился; морской ветер играл его плащом, оставлял на губах привкус соли. В завываниях ветра слышались голоса, но слов было не разобрать. Быть может, сиды предупреждают об опасности замысла… Впрочем, Макпьялута сказал, что его народ не живет так далеко на западе.
Талискер терпеливо дождался Малки и Чаплина. Негромко переговариваясь, они вместе поднялись на черную скалу. В этот миг огромная волна ударилась о камни внизу, обдав всадников солеными брызгами.
Несколько мгновений, окруженный стихией, Талискер чувствовал себя частью этой земли. Впервые он был своим в Сутре, не пришельцем из другого мира. Волосы и борода здесь отросли, а влажные ветры завили их бурными кудрями. Плащ облепила грязь, к нему прицепились веточки вереска и хворост. Грубая льняная рубаха побурела от пота. Дункан опирался на длинное копье, усиливавшее впечатление от его высокого роста.
— Кажется, сегодня мы дальше не пойдем.
— Тогда можно разбить лагерь внизу холма, чтобы укрыться от ветра, — предложил Малки.
Пока воздвигали укрытие, полил дождь, и земля намокла. Они молча сгрудились под кожаным навесом, мрачно глядя на мир, неожиданно ставший серым. Коней привязали в ближайших кустах рябины и бузины. Тоненькие ветки не защищали от дождя, но по крайней мере немного усмиряли самые свирепые порывы морского ветра.
Когда стемнело, Малки разжег костер. Дрова отсырели и сильно дымили; маленький огонек грел не столько тела, сколько души.
Чаплин долго смотрел на пламя, позволив мозгу расслабиться, и наконец заговорил:
— Давным-давно, до того, как королевство заселили люди и сиды, а Король-Ворон стал править силой и темной магией, здесь жили боги. Они бродили по земле, и она все еще помнит их поступь…
Прекраснейшей из них была Рианнон, дочь Сулиса. Прелестная, но своенравная, она не подпускала к себе ни одного мужчину, отвергла многих и любила скакать по вересковым пустошам на белой кобыле, смеясь над слабостью богов. Золотые волосы летели по ветру, и на ней не было одежды, чтобы лучше чувствовать пенные брызги моря и капли дождя.
А потом Рианнон полюбила простого смертного… Звали его Рин мак Треммор, и в сердце он был поэтом. Сначала она дразнила его, как и остальных, но однажды этот человек вышел на берег моря и запел. Рианнон никогда не слышала такого голоса. Он же дождался, пока она подойдет, и привязал ее к себе силой слова. На самом деле Рин мог и не делать этого — богиня сама отдала ему свое сердце. Время шло, они часто встречались на берегу. Он ей пел, и оба радовались жизни.
Однажды отец заявил Рианнон, что ее своеволию приходит конец — она выйдет замуж за одного из младших богов, Мидара, которого ныне зовут богом воров. Рианнон решила убежать с Рином и отправила ему записку с верным слугой, который, по легенде, был наполовину человек, наполовину конь. Но Мидар вмешался и убил ее посланца. Возлюбленный не получил письма.
Чаплин помолчал. Здесь повсюду звучали отголоски древнего горя — в земле, огне и воде.
— Они должны были встретиться неподалеку отсюда, но, конечно, Рин так и не пришел. Он крепко спал… Когда Рианнон поняла, что ждет напрасно, ее сердце разбилось. Вдалеке уже были видны факелы спешившего за невестой Мидара. И отсюда — видишь тот дуб? — она поскакала: погнала лошадь вверх по склону, не оборачиваясь. Чувствуя, что она задумала, Мидар закричал в ужасе, но было поздно. Рианнон не остановилась и спрыгнула на белой кобыле с обрыва.
— Неужели богиня не умела летать? — удивился Малки.
— Так говорят. В тот миг, как копыта лошади оторвались от земли, богиня прокляла непостоянство мужчин, но не своего любимого, хоть тот и разбил ей сердце. Когда Рин пробудился, то уже не смог уснуть… А ее не видели до самой Великой Битвы. Иные рассказывают, будто Рианнон перелетела через море; там, на острове, она ожидает Рина.
Из костра полетели искры, и Чаплин пришел в себя.
— Конечно, это всего лишь легенда. До сих пор не понимаю, откуда они берутся.
— Да, — сказал Талискер, — но и махнуть рукой на них нельзя. Сутра… сама ее земля… здесь легенды оживают. — Он поднял грубый кусок базальта. — Мы чувствуем их во всем. Как ты сказал, даже камни помнят. Верь своим ощущениям.
— Наверное, следовало бы, — признал Чаплин, — однако я не привык доверять себе. Ты вроде тоже.
— Дункан прав, — вмешался в разговор Малки. — С тех пор, как мы попали сюда, ты постепенно превращаешься в сеаннаха. Наверное, тому есть причины. Вот ты сидишь на валуне… А может, Рианнон именно через него перескочила в своем последнем прыжке, и камень помнит? Господи Христе! Чего мы только не видели здесь! Такое, что и представить себе не могли. Здесь повсюду настоящая магия!
— Магия, — пробормотал Талискер. Чаплин уставился в угасающий костер.
— А Рианнон? Как ты думаешь, она все еще ждет на острове?
— Не знаю, — ответил Малки.
Рианнон . Дункан ничего не сказал другим, но пока Чаплин рассказывал, перед ним предстал образ богини. Она смеялась — не злобно, а от великой радости бытия. Он видел прыжок в темноту и чувствовал ее отчаяние. Смех давно умолк. Если богиня по-прежнему ждет, не обратилась ли любовь в ярость и злобу? Талискер никогда не отличался сентиментальностью, но мысль об увядании великой красоты печалила.
— Вера ее мертва, — тихонько сказал он. — Если она и ждет, то… переменилась. Душа наполнилась горечью.
Друзья удивленно посмотрели на него.
— Это не первая женщина, потерявшая веру в мужчин. — Талискер поднялся и принялся расхаживать вокруг костра, думая вслух. Его тень плясала в свете пламени.
Некоторое время остальные молчали. Потом Дункан обернулся к ним, улыбаясь.
— Что бы потребовала Рианнон? Я скажу вам. — Он театрально махнул рукой. — Деяния веры.
С этими словами Талискер расстегнул пояс, и килт упал на землю. За ним последовала остальная одежда. В темноте блестящая мокрая кожа казалась совершенно белой, а свет луны и костра падал на мускулистые ноги и грудь. Дункан напоминал античную статую.
— Нам нужно встретиться с богиней Рианнон, попасть на ее остров. Следуйте за мной.
Он вышел из-под прикрытия деревьев и посмотрел на вершину холма.
Чаплин и Малки поднялись на ноги.
— Я не намерен раздеваться, — проворчал горец.
— Прости, — улыбнулся Дункан. — Мне просто захотелось для этой миссии быть обнаженным. Может, дело в истории Чаплина. Такое впечатление… — Он не смог передать словами чувство тепла, растекающегося внутри.
Чаплин пробормотал что-то, но никто не расслышал слов за шумом моря. Талискер весь промок, однако совершенно не замерз. Он обернулся к вершине холма, глубоко вздохнул и закричал:
— Рианнон!
Его зов отдался эхом от каменных скал и, вместо того чтобы затихнуть, становился все громче и громче. Океан замер, по крайней мере так им показалось. Когда звуки смолкли, Талискер бросился на вершину.
Неожиданно Чаплин и Малки поняли, что он собирается сделать, и ринулись следом.
— Нет, Дункан, вернись! — заорал горец.
Белая фигура впереди, похожая на призрак, не сбавила темпа.
Почти вершина. Шум моря отдавался гудящим эхом в ушах Талискера, заглушая стук сердца и неровное дыхание. Острые камни изрезали ноги, и он кричал на бегу. Слова подхватывал и уносил прочь свирепый морской ветер, трепавший его бороду. Талискер был волной, прибоем, пенными брызгами. Талискер был вера. Талискер шел к Рианнон.
У вершины Чаплин почти нагнал его. Он слышал странный, почти бесплотный голос Дункана: