— Врачи в конце концов согласились с тем, что с самого начала говорила сиделка: кто-то столкнул несчастного с Приама. Целились не в лицо, а в затылок. И ведь даже бумажник не взяли!
И Оливия удалилась, бормоча что-то о предателях и трусости.
Оставшись наедине с Эдмоном де Лагурне, Виктор зажег керосиновую лампу. Труп приобрел нормальные пропорции, а костюм стал выглядеть почти гротескно: шелковая шляпа, куртка, брюки со штрипками. Сапоги и стек лежали на коврике. Неужели и лошадь тихонько пофыркивает в коридоре?
Виктор обескуражено обвел взглядом комнату, загроможденную мебелью в стиле Людовика XVI. Где искать ключи? Он начал с секретера, из которого на пол вывалилась гора писем и счетов, потом присел на корточки перед книжным шкафом, почувствовал судорогу в правой икре и подумал: «Неужели старею?». Не без труда распрямившись, он стоял, сдвинул шляпу на затылок, и задумчиво чесал висок. Тут и за три дня не управиться.
Он попытался сосредоточиться.
«Загляни в глубины памяти», — всегда советовал Кэндзи. Ладно, заглянем. Куда его отец обычно прятал ключ от кладовой, чтобы сын не воровал сахар и яблоки? Виктор нахмурился, и перед его мысленным взором возникла большая ваза в узорах-завитушках, стоявшая на углу каминной полки в столовой. Батюшка явно недооценивал его сметливость. Виктор почти сразу вычислил тайник, но не воспользовался находкой: слишком силен был страх перед наказанием.
В комнате было три китайских вазы: ключ оказался во второй. На крученом кольце висел крошечный золоченый единорог. Виктор преисполнился почти детской радости, но тут же задался вопросом: ключ у него есть, но к какому замку он подходит?
Мебель обступала его враждебной стеной. Неужели придется-таки обшарить все углы и закоулки? Виктор уныло кружил по последнему обиталищу покойного барона. Какая бы участь ни ожидала того, кто носил в этом мире имя де Лагурне, пережитые им муки, пристрастие к эфиру, оккультизму и деньгам и даже побудительные мотивы преступления, положившего предел его дням, вместе с последним вздохом стали достоянием потустороннего мира. А что, если насмешливый призрак наблюдает сейчас за Виктором, который, как белка в колесе, мечется по комнате?
На переднем плане гобелена Жуи[60] были изображены пастушки с бледно-голубыми овечками, из уходящей к горизонту рощи выезжали на опушку влюбленные мушкетеры. У Виктора закружилась голова, и он замер. Что-то тут было не так. Он вгляделся в стену напротив окна и наконец понял, что именно привлекло его внимание: одна из овечек отражала свет. Он подошел, не сводя глаз с блестящего предмета. Замочная скважина! Он поднял лампу, кончиками пальцев обвел прямоугольник размером метр пятьдесят на семьдесят сантиметров, простучал его и понял, что с другой стороны — пустое пространство.
Виктор повернул ключ, увидел перед собой коридор, взял свечу и головой вперед шагнул в темный проход. Метра через два он наткнулся на перегородку. Огонек свечи вздрогнул и погас. Виктор решил вернуться, но понял, что попал в ловушку. Чтобы снять напряжение, он соскользнул на пол и тут же почувствовал тошноту.
Ему тогда было семь лет. Отец стоял над ним — огромный и грозный. Приговор был вынесен и обжалованию не подлежал. За какое преступление его могли посадить в подвал? Подвал, темнота, одиночество. Он этого не вынесет, он умрет.
Виктор сидел, упираясь подбородком в колени, и судорожно шарил по карманам в поисках зажигалки. Фитиль свечи загорелся, закоптил, и пламя метнулось из стороны в сторону. Легкое дуновение воздуха коснулось лба Виктора.
— Боже, сделай так, чтобы…
Воздух проникал через щель в деревянных панелях. Виктор приложил руку к стене и услышал щелчок. Панель отъехала в сторону.
Пригнувшись, Виктор пересек тамбур и оказался в кабинете, заваленном грудой разнородных предметов. Свет проникал в это помещение через слуховое окно. Первым, что бросилось в глаза незваному гостю, были книги и бесчисленные единороги из бронзы, мрамора, аметиста, хризопраза и глины. Постепенно глаза Виктора привыкли к тусклому свету, и он заметил, что некоторые статуэтки разбиты. Его затошнило от какого-то странного запаха. Уж не попал ли он, часом, в брюхо переваривающего обед единорога? Тут он заметил коричневатые пятна: они были повсюду — как проказа, как оспины на лице. Виктор пригляделся и понял, что это запекшаяся кровь. Горло у него перехватило спазмом. Брызги были повсюду — на полу, на ковре, на стенах… Виктор посветил свечой на переплеты книг: «Основы алхимии» Бертело, трактаты Николя Фламеля, Альберт Великий, Элифас Леви, Роджер Бэкон, Бэзил Валентайн, Парацельс, Гельвеций — все в омерзительных бурых пятнах.
60
Название набивной ткани, производившейся на мануфактуре под Парижем, в местечке Жуи-ан-Жоза.