— Вы наверняка с кем-то поделились.
— Мой план знала только Лулу, но она погибла раньше, чем убили барона де Лагурне и Ришара Гаэтана.
— Тогда как вы объясняете эти…
— Моя голубая тетрадь, личный дневник… Кто-то мог прочесть его без моего ведома.
— Кто именно? У вас есть предположения?
— В январе шхуна, на которой я плыла во Францию, потерпела кораблекрушение. Меня спас какой-то мужчина. Я провела в его доме всего один день и почти ничего не помню. Возможно, он прочел мой дневник. Монахини в Юрвиле отказались назвать его имя. Позже я виделась с ним в «Отель де л’Ариве». Он назвался моим спасителем, и я ему поверила. Этот человек был в ужасном состоянии, на него напали у дверей моего номера. Он сказал, что хочет защитить меня, и убедил укрыться на улице Альбуи. В тот же вечер убили Ришара Гаэтана.
«Почему незнакомец, которого она встретила при столь романтических обстоятельствах, вдруг превратился в поборника справедливости? — подумал Виктор. — Кто она, эта темноволосая красотка: сообщница, преступница, лицемерка?»
— Кто еще из вашего окружения мог иметь доступ к дневнику? — спросил он.
— Вскоре после приезда в Париж я заболела воспалением легких и много дней металась в горячке. Меня навещал друг матери.
— Как его имя?
— Сильвен Брикар.
— Приходил только он?
— Нет, конечно, регулярно бывали врач и мама, но они вне подозрений.
— Мать способна на все ради своего ребенка.
— Вы с ума сошли!
— Вы правы, мы уходим в сторону. Забудем о вашем дневнике, этой таинственной голубой тетради. Вчера, в разговоре со мной, вы предположили, что Томассен был бы рад видеть своих компаньонов мертвыми.
— Совершенно верно, к тому же, он должен был знать о существовании Лулу. А ее ведь никто не опознал.
— И быть в курсе преступления Ришара Гаэтана.
— Смехотворная мысль! Гаэтан никогда бы не доверился шантажисту.
— Надо же, вы и об этом умолчали. Значит, Томассен шантажировал Гаэтана?
— Это очевидно. Как вы думаете, почему «Кутюрье дез Элегант» существует столько лет? Итак, мсье Легри, что вы решили?
— Я должен подумать. Свяжусь с вами позже. Я выйду здесь.
Фиакр остановился на углу моста Конкорд.
— Я могу вас отвезти…
— Благодарю вас, я хочу размять ноги.
Он шел по мосту на другой берег Сены, пинал носком ботинка камешки и напряженно размышлял.
— Чистой воды небылицы, — бормотал он себе под нос. — Эта женщина морочит мне голову.
Его быстрый, цепкий ум прокручивал разные варианты развития событий, он перебирал имена тех, кто мог прочесть личный дневник Софи Клерсанж, где она якобы изложила свой оригинальный план, говорил сам с собой, умолкал, рассуждал снова и снова.
— Мать, мадам Герен — возможно, Сильвен Брикар, что тоже вполне вероятно. Хромой: какой у него мотив? И почему две разных подписи: Анжелика и Луиза? Не понимаю. Жозеф прав: предоставим это дело Лекашеру… Нет, слишком рано, остается еще Томассен. Он замешан в убийстве? Или сам потенциальная жертва? Нужно встретиться с ним как можно скорее.
На улице Риволи Виктор свистом подозвал свободный фиакр.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Воскресенье 25 февраля
Как высвободиться из объятий Таша, не разбудив ее? Виктор осторожно пошевелился и тут же замер: дыхание жены участилось, она что-то тихо пробормотала во сне. Шелковистые простыни обвивали их тела. Он спустил ноги на ледяной пол и оглянулся: Таша спала и видела сон, содержание которого он никогда не узнает. Ее тело вздрагивало, влажные губы шевелились, словно она вела с кем-то диалог.
Виктор торопливо оделся и написал ей покаянную записку: он вынужден уйти из дома, у него деловая встреча, о которой он забыл ей сказать, но обещает вернуться еще до полудня. Если задержится, придется придумать какую-нибудь отговорку.
Он прихватил с собой горбушку хлеба и яблоко. Угнездившаяся в глубине его гардероба кошка, громко мурлыкая, облизывала своих котят. Она проводила хозяина, тихонько мяукнув ему вслед.
Улица Фонтен медленно стряхивала с себя ночное оцепенение. Редкие прохожие брели по тротуару, сгибаясь под порывами ветра. «Сегодня воскресенье, и ты мчишься в цирк, совсем как в детстве, — сказал себе Виктор. — Но ты всегда ненавидел клоунские эскапады, над которыми хохотали другие мальчишки, они казались тебе вульгарными и даже опасными…»
Абсалон Томассен заперся в гримерке, надел сценический костюм, нанес на лицо крем и загримировался. На репетиции долгожданного номера должны были присутствовать директор Зимнего цирка, несколько машинистов, любопытствующие собратья по цеху и молодой акробат Василий, ученик Томассена.