– Что это? – спросила Мэй.
– О, это самое красивое место на земле, – объяснил он. – Подожди, пока не увидишь сама, Мэй…
Он описал глубокие воды озера, в которых отражались высокие горы и зеленый лес.
– Это невероятно. Мы называем его Лак-Верт, Зеленым озером, из-за цвета. Как будто другой мир, который лежит на глубине, заполненный соснами, дубами, кленами, деревьями всех оттенков зеленого. Зимой, когда озеро замерзает, цвета темнеют почти до черного.
– Ты любишь это место. – Она была поражена выражением его лица.
– Больше, чем какое бы то ни было другое, – сказал он. – Это – мой дом, и я хочу отвезти вас туда. Вы тоже полюбите это место.
Они сидели в «Олли», но Мэй увидела это озеро. Так же, как если бы Мартин взял ее за руку, подвел к воде, она видела горизонт, простирающийся перед ней. Горы, бодрящий свежий северный воздух, холодное небо, прозрачная зеленая вода.
– Я уверена, что полюблю.
– Когда мы можем туда отправиться? – спросил он.
Но, прежде чем она сумела ответить, официантка принесла счет, Мартин оплатил его, и пришло время идти. Они взяли сливочные рожки в «Сэндбар», затем забрались в автомобиль Мартина, чтобы ехать через холмы позади залива Силвер-Бэй, мимо большого старого аббатства, вниз по Олд Фарм-роуд к реке Коннектикут и Блэк-Холлу.
Держа его руку, Мэй не заметила, как начала рассказывать ему о себе. Она заставила его ехать через город и показала ему каменную начальную школу, которую она когда-то посещала и в которой теперь училась Кайли, свою среднюю школу, белую церковь, лихо перекрашенную художниками Блэк-Холла, в которой венчалось множество невест «Брайдалбарн».
– Это что-то старинное, – прокомментировал он.
– Церковь? По правде говоря, она сгорела во время пожара и была восстановлена всего около сотни лет назад.
– Нет, «Брайдалбарн», – уточнил он. – Ваше семейное дело. До тебя его вела целая плеяда сильных женщин, не так ли?
– О, да, – согласилась Мэй. – Моя бабушка была настоящей провидицей. Каково это убедить людей в необходимости планировать и организовывать свадьбы. Но она имела дар, и она говорила, что, если мы не используем все дарованное нам судьбой, оно сохнет и рассеивается, как труха.
Мэй сделала паузу, размышляя о других мужчинах, которых она знала.
– Тебя беспокоит мысль о сильных женщинах?
Мартин засмеялся:
– Нисколько, и я знаю, о чем говорю. Если бы ты знала мою маму! Лак-Верт красивое место, но зима там значительно суровее, чем здесь. Моя мама вела хозяйство почти без средств, сама таскала дрова, чтобы я не замерз ночью, водила меня в школу в любую погоду, в снег, по подтаявшему льду. У нас не хватало денег, но она всегда заботилась, чтобы у меня были новые ботинки или куртки?..
– Но твой отец… – Мэй страшно удивилась.
Ведь Серж играл в Профессиональной хоккейной лиге. Конечно, он хорошо зарабатывал.
– Одно ты узнаешь обо мне, – сказал Мартин, – что я больше похож на свою мать, чем на отца… и слава богу. Нам нет нужды говорить о нем. Этот вечер слишком особенный.
Мэй, наоборот, хотелось поговорить о нем, но она заставила себя перевести тему. К тому же пора было Мартину везти ее домой.
Тетушка Энид не любила ложиться слишком поздно, да и Мэй хотелось домой к Кайли. Но они остановились по пути под мостом Холден-бридж.
Большой мост перекинулся через реку Коннектикут, и его огни искрились, как огни затонувшего города, в медленно текущей воде. Мэй показала наверх на узкий мостик в двух сотнях футов от земли, по которому они с Тобин прошли в ночь их окончания средней школы.
– Сильные и смелые, – заметил он.
– И глупые, – добавила она. – Я умерла бы, если бы Кайли когда-либо сделала нечто подобное.
– Ты, вероятно, приходила сюда со своими дружками. – Мартин незаметно обнял ее, целуя ее в тени моста.
Тая в его руках, она позволила ему целовать себя долго и нежно, и когда они остановились, была довольна, что он, казалось, забыл свой вопрос и ей не придется объяснять ему, что она никогда не делала этого прежде, никогда не останавливалась здесь ни с кем, кроме него.
Они проехали по грунтовой дороге за Файерфлай-бич, сели на песок и слушали, как плещутся мелкие волны. Мэй показала на восток, к лабиринтообразным болотам природного заповедника «Лавкрафт-Уайлдлайф-рефьюдж», и рассказала о жутком случае, когда они с Кайли обнаружили тело Ричарда Перри, который с отчаяния повесился на дереве.
– И с тех пор начались ее видения? – спросил он.
– Вскоре после этого, – подтвердила Мэй.
– Это правильное слово для того, что происходит с ней? Видения?
Всякий раз, когда они говорили о Кайли, она чувство вала нарастающую степень беспокойства. Ее дочь была драгоценна для нее, и она уже была травмирована другими, включая ее собственного отца.
– Да, – осторожно сказала Мэй. – Именно так.
Мартин кивнул:
– Я понимаю.
– Это необычно, – продолжала Мэй. – Большинство людей не в состоянии этого понять. Ее учительница назвала их «галлюцинациями», Но девочка вовсе не шизофреник…
– Конечно, нет. Что знают эти учителя?
– Если бы у Кайли не появилось этого на самолете, если бы ты уже не знал об этом, я не уверена, что я говорила бы об этом теперь. Мы стараемся держать их в тайне…
– Если это – то, что ты хочешь, я не скажу больше ни слова. Но, Мэй, я бы гордился ими.
– Почему? – спросила она, поворачиваясь к нему.
– Поскольку она восхитительная девочка. Столь же чувствительная, как ее мать и бабушка, и вся остальная часть ваших сильных магических женщин. Она – только очередное звено в вашей длинной цепочке.
Мэй позволила себе улыбку. У нее был синий дневник в сумочке. Иногда, заполняя его, она чувствовала, как ее переполняет страх. Люди боятся непостижимого, а у ее дочери было много того, что она, ее мать, не понимала. Оказавшись рядом с человеком, с которым можно было поговорить об этом, который воспринимал Кайли в таком же замечательном свете, как и она, Мэй испытала чувство радости и благодарности.
– Спасибо, Мартин.
– Всегда к твоим услугам, – сказал он, пристально вглядываясь в воду, покрытую рябью.
Солнце садилось, бросая фиолетовый отсвет на волнорез и большие камни.
– Теперь расскажи мне об этой воде, а? Это море? Я провожу столь ко времени на коньках, что даже не знаю географии. Канада это одно, но Новая Англия – полностью чужое мне место. Что это, Атлантический океан?
– Нет, это – пролив Лонг-Айленд.
– Но вода в нем соленая? – спросил он.
– Да, – улыбнулась Мэй. – Это – словно рука моря. Атлантика там, правее…
И затем она объяснила, что пролив Лонг-Айленд был менее суров, чем открытый океан, который находится от сюда в нескольких милях на восток, что отец учил ее здесь плавать, грести и управлять парусом, когда она была маленькой девочкой. Бросая камни в воду, Мэй описала, какая лодка была у отца:
– «Дайер Доу», шлюпка. Устойчивая, пока не поднимешься в нее. Как отец оттолкнул лодку от берега, переступил через корму, взял руль и стал показывать ей, как плыть. Он вручил ей румпель, научил, как уравновешивать паруса.
– Каждый шаг пути. – Она посмотрела на Ориент-Пойнт, мазок на горизонте. – Он был всегда настолько терпелив со мной.
– Похоже, он хороший отец, – сказал Мартин.
– О, да, таким он и был. Я испугалась однажды, когда ветер подул и лодка почти перевернулась, и кричала ему, чтобы он забрал румпель. Он помог мне, спокойный как всегда. Он никогда не заставлял меня чувствовать сожаление или беспокойство, или смущение, что я делаю все хуже него.
– Надеюсь, я никогда не сделаю этого. – Голос Мартина был серьезен и тих, и Мэй повернула голову, чтобы изучить его глаза.
Ее отец был образцом для подражания, человеком, с которым она будет всегда сравнивать мужчин.
– Я люблю тебя, – услышала она свой голос.
Он обхватил ее руками, прижал к себе и поцеловал. Мягкий ветерок развевал ее волосы, высокая трава вдоль берега шелестела постоянным шепотом. Мэй ощущала тело Мартина подле себя, и она вообразила, как они плавают в спокойном море. Это было бы замечательно именно в это время: не слишком бурное море, не слишком ветрено. Она ощущала бы себя столь же уверенно, как и на земле.