— А, очухался! — приветливо сказал Бобырь. — Что скажешь?
Избор попытался подняться на колени, но не смог.
— Похоже, он приносит несчастья тем, кто имел неосторожность взять его — сказал Избор пытаясь подняться на колени.
— Ты за всех не расписывайся… Кому-то несчастье, а кому-то и золото. Не повезло тебе просто. — с сожалением промолвил Бобырь. Другой, рядом с ним широко разинув пасть, оскалил зубы в улыбку и сказал.
— Вот-вот. Все так. Сейчас у вас и начнутся неприятности. Не много, но крупные.
Кончиком меча он поддел шнурок. Металл кольнул холодом кожу на горле. Избор не испугался. По глазам видно было перерезать горло еще не самая большая неприятность. Разбойник угадал его мысль.
— Не бойся, путник. Смерть это еще не неприятность. Смерть это милость…
Он ловко поддел шнурок и подхватил амулет, перебросил себе в руку. Несколько мгновений он любовался игрой мелких камней.
— Но теперь-то он у вас — сказал Гаврила. Он улыбался приветливо, но за его улыбкой чувствовался тот же оскал, что и у разбойника. Зверь внутри Масленникова видел в разбойнике другого зверя и рвался наружу, только вот огорчение — руки связаны. Он елозил кистями рук, но вязали его кожей, и вязали умельцы.
— У нас, у нас — успокоил его Кликуша не обращая внимания на его потуги — И ты у нас. Ты не бойся. Скучно не будет..
Гаврила не видел, кому он кивнул у него за спиной, но ему тут же выкрутили руки и начали поднимать вверх. В плечах захрустело, боль шилом кольнула в шею. Бобырь смотрел на это благожелательно улыбаясь.
— Гостю честь, хозяину — уважение! — с удовольствием глядя как напрягаются у него жилы сказал он — Обычай старый, еще дедовский. Вы нас уважили, пришли… Теперь наш черед.
Разбойник наклонился над очагом, и огонь озарил лицо, обрисовав тенями отвислые щеки, толстый нос. Коснувшись рукояти меча, отдернул руку. Посмотрел на Избора, усмехнулся свойски — горячо — подхватил кожаную рукавичку. Железо на кончике раскалилось до бела. Вокруг клинка светился белый ореол чистого света. После этого кончик меча мог где-нибудь обломиться от доброго удара, но для него, для Избора, это уже не имело бы никакого значения.
— Вот они какие бабьи заговоры, да молитвы. — подумал Избор наблюдая как Бобырь ведет каленым железом перед глазами. — Ни силы тебе, не верности…
— Вымокли, поди в болоте, — ворковал Бобырь, любуясь светом раскаленной стали — страху натерпелись, а вот тут все и кончилось. Мы вас и посушим и согреем…
Он коснулся Изборова бока легко, словно действительно гладил. Но боль от этого меньше не стала. Она бешеным псом вцепилась в мясо. Избор не стал терпеть и застонал. Разбойник отошел на шаг назад, любуясь, как кожа вздувается пузырем, лопается, и кровь брызжет на землю.
— Ух, хорошо…
Разбойник счастливо зажмурился. Избор отдышался. Бок жгло, но это было не главным.
Рядом с ним взвыл Гаврила. Избор напрягся, повернул голову. Гаврила висел на вздернутых за спиной руках. Под ним, прямо на земляном полу разбойники высыпали кучу тлеющих углей и теперь, веселясь, раздували костер.
— Что ж вы делаете, ироды? — спросил густым голосом Гаврила — Нешто нет в вас христианского милосердия?
— Неужто не нравится? — удивился рыжебородый — Зачем же тогда пришел?
— Воры вы и разбойники! — продолжал Гаврила, — но есть на вас гнев Божий! Будет вам расплата!
Волны горячего тепла уже окутали полураздетую фигуру Масленникова. Волосы на груди затрещали, вспыхнули, добавив чадный запах к дыму.
— Что ж вы, гады, делаете? — вдруг горько спросил Бобырь. Отойдя от Избора, он посмотрел на Гаврилу, словно большой маятник качавшегося над огнем. Разбойники разогнулись и их мокрые от пота лица повернулись к нему.
— Вы в своем ли уме, сволочи?
Разбойники знали его тяжелый нрав и теперь, еще не понимая, что же они сделали не так, молча смотрели на него.
— Что ж вы сапоги-то не сняли. Ему все одно помирать, а я как?
Сапоги в этот момент вспыхнули. Запах горелой кожи перебил все другие запахи. Рыжебородый зачесал голову, признавая промах.
— Да теперь-то что, уж? Поздно. Горят, сапоги-то. Ты уж, атаман, потерпи. Вон с этого снимем.
Они смотрели друг на друга и не видели того, что видел Избор. Гаврила задышал, с натугой втягивая в себя воздух, закашлялся, и разом огрузнев.
Он показался Избору на увеличенного до человеческих размеров муравья. Кожа перестала быть мягкой. Она стала угловатой, словно под нее кто-то насовал железный полос. Он шевельнул ногами и цепь, оплетавшая их, разлетелась.
Это было не столько страшно — каждый из разбойников видел в своей жизни кое что пострашнее подвешенного над костром человека. Это было необычно, удивительно. Пока они медленно соображали, что это за корчи напали на пленника, оборвалась и верхняя цепь и Гаврила упал в костер. Он двигался замедленно, словно что-то изнутри держало его, не давая разогнуться. Рыжебородый разбойник бросился к нему, замахиваясь дубиной, но как раз в этот момент Гаврила выпрямился. Уже по размаху рыжебородого Избор понял, куда попадет сучковатый обрубок дерева, но жалость не успела стать чувством… Гаврила резко повернулся, ловя удар на ладонь и в воздухе прошелестела сотня щепок. Разбойник, удивленный не меньше Избора, смотрел на кусок дубинки, что остался в его руке, а Гаврила, ничуть не удивившись этому чуду, потянулся к его к горлу.
Разбойник шарахнулся назад. Избор до хруста в шее повернулся следом, но так и не увидел, что там произошло. Зато он увидел тень на стене. Тень Гаврилы ухватила бородатую тень за шею и тряхнула. Сколько силы было вложено в это движение Избор не знал, но он увидел то, что из этого получилось. Тень от головы разбойника сорвалась с тени головы, над обрывком шеи появилась тень кровавого фонтана. Через мгновение послышался стук и перед Избором задорно помахивая рыжей бородой прокатилась разбойничья голова. Одновременно с этим зашипело, и воздух наполнился запахом горелой крови. Это подействовало на всех. В горнице повисла тишина. Избор сейчас не видел ничего, кроме Бобыря с раскаленным мечем в руках, но он слышал.
— Господи! — в голосе Гаврилы было чувство чудовищного облегчения, словно он сбросил с себя непомерный груз или получил отпущение грехов от своего Бога. — Господи! Как же я устал быть добрым!
Бобырь пришел в себя первым. Уже не обращая внимания на Избора, он прыгнул к Гавриле. Тот стоял в пол оборота. Привычка всегда видеть свою тень выручила его. Он уловил движение позади себя и упал на колено, оставляя разбойничьему клинку, занесенному над его головой поболее места. Его ладони взлетели вверх и звонко стукнулись, остановив лезвие меча в воздухе. Он не успел почувствовать ни боли, ни жара от раскаленного меча. В ту же секунду его нога подскочила вверх и ударила атамана в бок. Если б его ударил Избор, он согнулся бы и упал рядом с костром, но это был удар Гаврилы Масленникова. От него тело Бобыря поднялось в воздух, словно соломенное, перелетело в другой конец горницы и ударилось о стену. Горница содрогнулась от удара. Из стены свесились полоски мха, утеплявшие стену зимой, с потолка посыпался мусор. На мгновение Бобырь прилип к ней, а затем сполз на пол, сгибаясь в тех местах, где живой человек сгибаться не мог.
Зрелище было настолько захватывающим, что Избор не увидел куда подевались остальные. В эту минуту в комнате осталось только четыре тела. Два живых и два мертвых. Остальных как ветром сдуло.
С ревом Гаврила бросился за разбойниками. Избор попытался его удержать. Но куда там. Одержимый желанием убивать и крушить все на своем пути Гаврила шмелем вылетел в ночь. Избор остался один. Он качался на цепи, кося глазом на дверь и ожидая освобождения. Бок пекло так, словно кусок разбойничьего меча отломился и остался под кожей.