Клэр не могла и не хотела наблюдать за процессом погребения. Пока родные и близкие прощались с Элжирой, она сидела в беседке на улице, подальше от места, где всё было мертво: и бабушка, и память, и прошлое. Она сосредоточенно вглядывалась в гонимые ветром грозовые пятна и совершенно ни о чём не думала.
Уединение не продлилось долго: вскоре к ней подошла мама и, погладив её по голове, позвала на зачитывание завещания.
Церемония прощания проводилась не традиционным для России способом, а по обычаям их семьи. Пока нотариус оглашал завещание покойной, Клэр сидела, опустив глаза, и совсем не вникала в суть происходящего, прекрасно понимая, что обо всём позаботятся её родители. В последние минуты процесса речь зашла о мелких безделушках покойной. Нотариус называл одну из таких вещей «этот предмет», в точности не говоря, что он собой представляет.
– Этот предмет Элжира де Дупак завещала своей внучке Клэр, – чётко проговорил нотариус, всматриваясь в лица сидящих перед ним людей в поисках девушки.
Она подозревала, что бабушка точно оставит ей на память что-нибудь ценное, но всё же, услышав своё имя, неожиданно почувствовала, как сильно затряслись ноги. Медленно поднявшись со своего места, Клэр твёрдым шагом подошла к нотариусу. Она протянула холодные худые руки за тёмной деревянной коробкой, которую тот держал, и на этом оглашение завещания закончилось. Поднялся гул из перешёптываний, и все стали расходиться.
Клэр положила белую розу на свежую могилу, буркнула про себя прощальные слова глядя на временный крест и направилась к машине отца. Всю дорогу до дома она молчаливо касалась холодного стекла и смотрела сквозь него куда-то вдаль, погрузившись в полное душевное одиночество и пустоту.
Путь домой был непривычно коротким. Казалось, они только сели в машину – и тут же очутились в своём большом, покрытом зеленью двухэтажном доме. Некоторое время Клэр вела себя так, словно ничего не произошло, и, проигнорировав поминальный обед, опять ушла в свою маленькую комнату.
Она взяла завещанную ей деревянную коробку с секретом и стала внимательно её рассматривать, даже не пытаясь заглянуть внутрь. Спустя каких-то пять минут Клэр тяжело вздохнула и, почувствовав наконец в себе то самое, раздражающее любопытство, поспешила открыть её.
Когда лакированная крышка была приподнята, Клэр, удивлённо изогнула брови, обнаружив предмет, лежащий на тонком донышке. Она ожидала увидеть всё что угодно, к примеру, какую-нибудь вещь, с которой бабушка практически не расставалась. Вопреки ожиданиям она обнаружила старое потёртое кольцо, которое Элжира ни разу при ней не надевала. Клэр внимательно разглядывала тёмное серебро небольшого перстня, в центре которого располагался мутный зелёный камень. Он не выглядел драгоценным, скорее напоминал кусочек какой-то горной породы. Клэр надеялась, что Элжира оставит ей что-то, что будет напоминать внучке о бабушке. Об этом же украшении она никогда прежде не слышала, а его удручённый вид говорил о том, что бабушка долгие годы даже не доставала его из коробки. Под ним лежал небольшой конвертик. Переполненная непониманием Клэр бережно развернула его и принялась читать.
«Дорогая Клэр, если ты получила эту коробку, значит, меня уже нет в живых. Но прошу тебя, мой ангел, не терзай душу горем и воспоминаниями обо мне. Я счастлива, так как моя просьба исполнена и ты держишь в руках это письмо. Я считаю, нет девушки более доброй и чистой, чем ты. Это кольцо изменило всю мою жизнь. Я многое узнала о себе, о любви и дружбе. Главное – помни что…»
Сосредоточенное чтение Клэр неожиданно прервало телефонное жужжание. На белом экране возникло лицо её подруги Кати с пометкой «Катти:3». Клэр неохотно ответила на звонок. Мягкий голос тут же предложил встретиться, чтобы хоть как-то отвлечь её от перенесённых потрясений. Где-то в глубине души Клэр понимала, что, сидя в одиночестве, из подавленного состояния она никогда не выйдет.
Несмотря на своё необычное имя, Клэр всё же на две трети была русской и лишь на треть – француженкой. Всю свою сознательную жизнь она провела в Санкт-Петербурге в отличие от бабушки, которая переехала из Франции в Россию лишь в возрасте двадцати семи лет. У Клэр были темно-рыжие волосы, завивавшиеся в изящные большие локоны, и пронзительные серо-голубые глаза, наивно сверкающие от малейшей радости. Нос с крохотной французской горбинкой, которой она долгое время стеснялась. Лишь недавно, после слов бабушки, она стала казаться Клэр милой. Всё это создавало девушке образ аристократки из прошлого столетия.
Клэр попыталась вернуться к чтению письма, однако прочитывая его с начала снова и снова всё меньше понимала смысл, написанных слов. Она надела на указательный палец правой руки новое кольцо и отложила недочитанное письмо в шкафчик рядом с кроватью. Последние слова бабушки, адресованные ей, требовали неспешного осмысления. Клэр хотелось всецело погрузиться в них. Пообещав самой себе, что прочтёт письмо по возвращении, Клэр вышла из комнаты.