Талисман
повесть
В девятом «Б» шел классный час. Классная руководительница Нина Георгиевна разбирала поведение и успеваемость по алфавиту. Александр Дюкин — сокращенно Дюк — был на «Д», и поэтому до него очередь дошла очень быстро. Еще никто не утомился, все спокойно сидели и внимательно слушали то, что говорила Нина Георгиевна. А говорила она так:
— Дюкин, посмотри на себя. Уроков ты не учишь. Внеклассную работу не ведешь. И даже не хулиганишь.
Все было чистой правдой. Уроков Дюк не учил. Внеклассную работу не вел, у* него не было общественной жилки. В начале года его назначили вожатым в третий класс, а что именно делать, не сказали. А сам он не знал. И еще одно: Дюк не умел любить всех детей сразу. Он мог любить выборочно — одного или в крайнем случае двух. А то, что называется коллективом, он любить не умел и даже побаивался.
— Хоть бы ты хулиганил, так я бы тебя поняла. Пусть отрицательное, но все-таки проявление личности. А тебя просто нет. Пустое место. Нуль.
Нина Георгиевна замолчала, ожидая, что скажет Дюк в свое оправдание. Но он молчал и смотрел вниз, на носки своих сапог. Сапоги у Дюка были фирменные, американские-, на толстой рифленой подошве, как шины у грузовика, и он носил их не снимая во все времена года и, наверное, будет носить всю жизнь и выйдет в них на пенсию, а потом завещает своим детям. А те — своим.
Эти мысли не имели ничего общего с тем, что интересовало Нину Георгиевну, но Дюк специально не сосредоточивался на ее вопросах. Думал о том, что, когда вырастет большой, никогда не станет унижать человека при посторонних только за то, что он несовершеннолетний, и не зарабатывает себе на хлеб, и не может за себя постоять. Дюк мог бы сказать это прямо сейчас в глаза Нине Георгиевне, но тогда она потеряет авторитет. А руководить без авторитета невозможно, и получится, что Дюк сломает ей карьеру_ а может, даже и всю жизнь.
— Что ты молчишь? — спросила Нина Георгиевна.
Дюк поднял глаза от сапог и перевел их на окно. За окном стояла белая мгла. Белый блочный дом в отдалении плыл в зимней мгле, как большой корабль в тумане.
Все сидели тихо, и, развернувшись, смотрели на Дюка, и начинали верить Нине Георгиевне, что Дюк действительно нуль, пустое место. И сам он с подкрадывающимся неприятным страхом начинал подозревать, что действительно ни на что не способен в этой жизни. Можно было бы, конечно, снять с ноги сапог и метнуть его а окно, разбить стекло и утвердить себя в глазах общественности хотя бы хулиганом, Но для такого поступка нужен внутренний настрой. Не Дюк должен руководить таким поступком, а поступок Дюком. Тогда это органично. Дюк стоял, точно паралитик, не мог двинуть ни рукой, ни ногой.
— Ну, скажи что-нибудь! — потребовала Нина Георгиевна.
— Что? — спросил Дюк.
— Кто ты есть?
Дюк вдруг вспомнил, что мама с самого детства его звала: «Талисманчик ты мой». И вспомнил что с самого детства очень пугался, а временами ревел по многу часов от ужаса, что мог родиться не у своей мамы, а у соседки тети Зины, и жить у них в семье, как Лариска.
— Я талисман,— сказал Дюк.
— Что?— не поняла Нина Георгиевна и даже нахмурилась от напряжения мысли.
— Талисман,— повторил Дюк.
— Талисман — это олимпийский сувенир?
— Нет. Сувенир на память, а талисман — на счастье.
— Это как? — с интересом спросила Нина Георгиевна.
— Ну... как камешек с дыркой. На шее. На цепочке. Чтобы всегда при тебе.
— Но тебя же на цепочку не повесишь...
Все засмеялись.
— Нет,— с достоинством сказал Дюк.— Меня просто надо брать с собой. Если задумать какое-то важное дело и взять меня с собой, все получится.
Нина Георгиевна растерянно, однако с живым интересом смотрела на своего ученика. И ребята тоже не знали определенно, как отнестись к этому заявлению: хихикать в кулак или гулом взреветь, как стадо носорогов. Они на всякий случай молчали и глядели на Дюка: те, кто сидел впереди, развернулись и смотрели с перекрученными телами. А те, кто сзади, смотрели в удобных позах, и даже умный Хонин не смог найти подходящего комментария, хотя соображал изо всех сил, у него даже мозги скрежетали от усилия.
— Ну ладно, Дюкин,— сказала Нина Георгиевна.— Это — классное собрание, а не клуб веселых и находчивых. Я не хотела, Дюкин, тебя обидеть. Просто ты должен подумать о себе сам и подтянуться. У тебя впереди долгая жизнь, и я не хочу, чтобы ты вступал в нее ленивым и безынициативным человеком. И семья тоже совершенно гобои не интересуется. Твоя мама ни разу не была на родительском собрании. Почему? Неужели ей не интересно знать, как ты учишься?
— Она знает,— сказал Дюк.— Она дневник подписывает.
— Дневник— это дневник. Неужели ей не важно мнение учителей?
«Совершенно не важно,— хотел сказать Дюкин.— У нее свое мнение».
Но этого говорить было нельзя. Он промолчал.
— Садись,— разрешила Нина Георгиевна.— Елисеева.
Оля Елисеева поднялась из-за стола.
— Ты неделю не ходила в школу,— сказала Нина Георгиевна.— И вместо справки от врача принеся» записку от родителей. Скажи, пожалуйста, как я должна к этому отнестись?
Елисеева пожала круглым плечом.
— Все остаются мыть полы и окна, а тебе нельзя руки мочить в холодной воде.
— У меня хроническое воспаление легких,— сказала Елисеева с оттенком высокомерия.— Меня берегут.
— А знаешь, как воспитывали детей в Спарте? — поинтересовалась Нина Георгиевна.
— Знаю,— ответила Елисеева,— Слабых сбрасывали со скалы в пропасть.
Пример был неудачный. Получалось, что Елисееву тоже не мешало бы спихнуть в пропасть, чтобы не замусоривала человечество. Нина Георгиевна решила привести более современный пример.
— Между прочим, в Америке даже дети миллионеров во время летних каникул работают мойщиками, официантами, сами зарабатывают себе на хлеб. На Западе, между прочим, детей держат в ежовых рукавицах.
— А в Японии детям разрешают все! — обрадо-ванно встрял умный Хонин.— И японцы тем не менее самый воспитанный народ в мире.
Хонин был не только умный, но и образованный и постоянно обнаруживал свои знания, однако не нравился девчонкам, потому что его лицо было покрыто юношескими вулканическими прыщами.
— Что ты предлагаешь? — спросила Нина Георгиевна.
— Я?— удивился Хонин.—А что я могу предложить?
— Если бы ты был на моем месте, то какой метод воспитания ты бы выбрал?
— Как в цирке. Современная дрессировка.
Все засмеялись, кроме Нины Георгиевны.
— Метод кнута и пряника? — спросила она.
— Это устарело,— ответил Хонин.— Современная дрессировке предлагает метод наблюдения. За животным долго наблюдают, выявляют, что ему нравится, а потом развивают и поощряют именно го, что ему нравится, Минимум насилия над личностью.
Нина Георгиевна посмотрела на часы. Наблюдать, выявлять и поощрять было некогда. На Дюкина и Елисееву ушло 20 минут, а впереди еще тридцать человек, и, если тратить по десять минут на каждого, уйдет 300 минут, а значит, пять часов. Этих пяти часов у Нины Георгиевны не было. Ей еще надо было забежать в магазин, купить продукты, потом поехать в больницу к своей маме, затем вернуться и взять из детского сада маленькую дочку. А вечером проверить тетради и сварить еду на завтра, потому что маме после операции и ей нельзя есть ничего позавчерашнего.
— Ну ладно,— сказала Нина Георгиевна.— Спарта, Япония, Америка, цирк... Чтобы к концу четверти все исправили двойки на тройки, тройки на четверки, а четверки на пятерки. Иначе мне за вас попадет!