- Подайте, Христа ради. - Скелетик в линялом платье опустил глаза. Почему-то она обращалась именно к нам. Рядом охнула Надя. Трясущимися пальцами я полез было за бумажником, но затем передумал, и, ухватив коляску за колеса, вытащил из людской струи. Девочка задрожала.
- Не бойся, я не обижу, - поспешил сказать я, а у самого голос противно вздрогнул. Не увидел бы сам - никогда бы не поверил, что в наше время возможно такое. Есть же соцслубы, пенсии, интернаты, наконец. Не до жиру, конечно, но все же...
Надя приволокла здоровенный гамбургер, и протянула девочке. Не успела та схватить его каким-то совершенно звериным движением, как я выбил еду из рук жены.
- С ума сошла? - зашипел я, - куда ей твердое? Врач хренов! Ей бы бульона...
Вы видели, чтобы в луна-парке продавали суп? Конфеты, шашлык, бутерброды - все, что угодно, только не суп. Но, сунув мне в руки Оленьку, Надя быстро убежала, и вернулась с булкой и пакетом горячего молока.
- В микроволновке погрела, у торгашей.
Умница. О чем я ей и сказал.
Знаете, что самое интересное? Народу вокруг - валом, но рядом с нами остановились всего двое. Сокрушенно поцокали языками, и, кинув в подол девочке деньги, облегченно удалились. Доброе дело делано, совесть чиста.
Суки. А как тогда назвать тех, кто вовсе прошел мимо? Кто не увидел - ладно, но видели-то десятки! Странная слепота овладевает нами. Носим бездомным кошкам в мисочках объедки, опускаем купюру в ящик с надписью «Помогите детям» - и в упор не хотим видеть умирающего от голода ребенка. Это не где-то там, это же здесь, рядом! Это происходит у наших дверей! Что с нами, люди?!
Девочка старалась не спешить, стеснялась, когда струйка молока проливалась на подол, пыталась улыбнуться жалкой извиняющейся улыбкой. Когда молока осталось чуть меньше половины, я отобрал пакет.
- Не спеши, а то вырвет.
Она кивнула.
-Я знаю. Спасибо.
Денис с некоторой опаской приблизился, и застенчиво протянул ей недососаную «чупа-чупс». Я почувствовал, на как глаза наворачиваются слезы гордости. Правильный пацан растет. Девочка вдруг заплакала. Горько, навзрыд.
Вот тут я пас. Не умею, не подбираются правильные слова. Зато Надюша в этом плане незаменима.
Описывать произошедшее долго, постараюсь покороче. Мы посадили девочку в машину, и отвезли к ней домой, в частный сектор. Попутно выяснили, что зовут ее Вероникой, девятнадцать лет, - тут я пристыжено хмыкнул. На вид я дал бы четырнадцать - пятнадцать. Она замужем за таким же инвалидом, одноруким парнем. Мужа звать Жора, он хороший, непьющий, очень любит жену. Два месяца назад его сбила машина, сейчас он лежит в коме в клинике. Пенсия его и Вероники уходит на лечение, но, как обычно, не хватает. Оставшись одна, Вероника пыталась подработать. Ну, знаете, «клейка конвертов, обработка корреспонденции на дому, и т.п.». Отработала месяц, зарплаты не увидела. После третьего письма ее работодатель перестал отвечать. Кинули деваху. Пыталась устроиться надомницей еще в два места - та же история. В общем, муж в коме, денег на лечение нет, и холодильник давно отключен, за ненадобностью.
Мы его подключили, набили продуктами, и уже собрались было уезжать, когда Алмаз тявкнул, просясь на руки.
- Вадька - грустно сказал он, и я насторожился. Что-то странное было в его тоне.
- Вадька, я останусь с ней. Вам я больше не нужен. У вас все хорошо.
За все приходится платить, рано или поздно. Я смотрел в круглые коричневые глаза и изо всех сил стискивал зубы, чтобы не заплакать в голос.
- Так надо, Вадька. Ты же и сам все понимаешь. Не грусти.
Понимаю, молчаливо согласился я. Я все понимаю, только не понимаю, почему так больно в груди.
- Не грусти, Вадька. Сейчас я нужнее ей. А с тобой мы еще увидимся..., наверное.
- Кто ты? - прежде чем расстаться, я почувствовал, что теперь могу задать этот вопрос. «Кто ты?» - повторил я тихо. Показалось ли, или, и правда, в них мелькнуло отражение собачьей головы, белой, с крупными черными пятнами.
Почему так расплывается все вокруг? Нет, Надюш, я не плачу, ты что? Просто, взгрустнулось.
Жена не сказала ни слова, когда я передал Алмаза Веронике, и она тоже приняла это как должное. Только губы девушки шевельнулись, произнося чуть слышное «спасибо».
Вот, наверное, и все. Заехав на следующий день к Веронике, мы узнали, что Жора вышел из комы и выздоравливает.
С тех пор дня прошло уже много лет. У нас по-прежнему все хорошо, только в коридоре топочет уже не Денис, и не Ольга. Пришло время внуков. Точнее, пока одного. Его зовут Александром. Толстощекий семилетний крепыш, упрямый, как его отец. Я выглянул в коридор, и увидел на полу грязные следы - свиненок даже не удосужился снять кроссовки. Ребристые отпечатки вели в детскую. Я распахнул дверь, ворча, и осекся. Сашка глядел на меня умоляющим взглядом, прижимая к груди щенка. Смешного, встрепанного, очень грязного. Этот собачий недоросль обстоятельно вылизывал Сашке подбородок, а когда повернул голову, я встретился с взглядом чуть печальных коричневых глаз. На шее у щенка что-то блестело.