Тамбур светит так ярко, что мы смогли и ночью идти вдоль берегов острова. От зари до зари, двенадцать часов подряд, «Золотой скакун» медленно шел вперед. В середине второго дня упорство капитана Ровика было, наконец, вознаграждено. Скалы раздвинулись, открылся узкий проход к длинному фьорду. Болотистые берега, мангровые заросли, значит, в этом фьорде вода во время прилива поднимается высоко. Выходит, он не был одной из тех ловушек, которых так боятся мореходы. Дул встречный ветер, поэтому мы убрали паруса и спустили шлюпки, которые медленно повлекли каравеллу к берегу. Опасное предприятие! Тем более, что в глубине фьорда мы заметили селение.
— Не лучше ли остановиться, капитан, — рискнул спросить я, — и выждать, пока они первыми явятся к нам?
Ровик плюнул за борт.
— Лучше никогда не высказывать своей нерешительности, сказал он. — А если они на челнах атакуют нас, мы угостим их порцией картечи, чтобы привести в разум. Я полагаю, стоит с самого начала показать, что мы не боимся их, так меньше шансов угодить потом в предательскую засаду.
Он оказался прав.
Со временем мы узнали, что подошли с востока к большому архипелагу. Жители его были искусными мореходами, особенно если учесть, что они строили только лодки, снабженные балансирами. Зато длина такой лодки иногда достигала ста футов. Сорок гребцов или три мачты, несущие паруса из циновок, давали возможность такому судну почти сравняться с нашей каравеллой в скорости хода, а маневренность была намного больше нашей. И только малая емкость, не позволявшая брать много припасов, ограничивала дальность плавания.
Туземцы жили в хижинах, крытых соломой, и знали только каменные орудия. Однако при этом они все же были цивилизованным народом. Занимались не только рыболовством, но и земледелием. Их жрецы владели письменностью. Высокие, сильные, с гладкой, не заросшей волосами кожей, чуть темнее нашей, они были просто великолепны. Это впечатление не зависело от того, ходили ли они нагими, как обычно, или надевали парадное одеяние, украшенное перьями и раковинами. Острова архипелага образовывали довольно непрочную империю. Жители его совершали грабительские нападения на острова, лежащие дальше к северу, и вели оживленную торговлю в собственных границах. Свой народ в целом они звали хисагази, а остров, к которому мы подошли, — Ярзиком.
Все это мы узнали не сразу, а по мере того как овладевали понемногу языком островитян. В этом селении мы провели несколько недель. Правитель острова Гюзан радушно принял нас, предоставив пищу, кров и слуг. А мы одарили их изделиями из стекла, штуками уондского сукна и тому подобными товарами. Впрочем, мы столкнулись с немалыми трудностями. Выше уреза воды берег оказался таким заболоченным, что втащить на него наше тяжелое судно было невозможно. Пришлось строить сухой док. Многих из команды поразил какой-то недуг, и хотя все потом выздоровели, это надолго задержало нас здесь.
— Я полагаю, что беды в конечном счете пойдут нам на пользу, — сказал мне Ровик однажды ночью.
Он убедился, что я не болтлив, и иногда делился со мной своими мыслями. Капитан всегда очень одинок. А Ровик, сын рыбака, потом пират, мореплаватель-самоучка, одержавший победу над Великим флотом Сатейна и получивший знаки дворянского достоинства из рук самой королевы, вероятно, сносил эту вынужденную обособленность не так легко, как прирожденный аристократ.
Разговор происходил в тростниковой хижине, которую ему предоставили. Светильник из песчаника еле разгонял мрак, над нами плясали огромные тени. В камышовой крыше что-то шуршало. А за стенами, на влажном склоне холма, что полого спускался к фьорду, сверкавшему в лучах Тамбура, шептались листья деревьев, окружающие дома на сваях. Где-то вдали слышался барабанный бой, доносилось пение и топот ног вокруг какого-то жертвенника. Прохладные холмы Монталира в этой ночи казались особенно далекими.
Ровик откинулся назад всем своим мускулистым телом. В эту жару на нем была только матросская юбочка. По его приказанию с корабля в хижину принесли стул, чтобы он мог сидеть, как все цивилизованные люди.
— Видишь ли, юнец, — продолжал он, — в других местах мы общались с жителями немного: расспросим про золото, и все. А теперь я пытаюсь поточнее разведать у них путь. Поначалу мы слышали — не больше того, что слышали прежде: «Да, чужеземный властитель, есть царство, где улицы вымощены золотом, оно лежит в сотне миль к западу». Выдумают что угодно, лишь бы избавиться от нас. Однако я воспользовался долгой стоянкой и ловко повыспрашивал правителя и жрецов, этих идолопоклонников. Я скромно умалчивал о том, откуда мы пришли и что нам уже известно, и они поделились со мной кой-какими сведениями, которые иначе не выдали бы и под пыткой.
— Золотые города? — вскричал я.
— Ш-ш! Я бы не хотел, чтоб матросы заволновались и совсем отбились от рук. Пока еще нет.
Его жесткое лицо с ястребиным носом сейчас казалось задумчивым.
— Я всегда считал, что эти города существуют лишь в бабушкиных сказках, — сказал он. Видимо заметив, как я удивился, он засмеялся и продолжал: — Но эти сказки не бесполезны. Словно кусок магнитного железняка на палке, они тащат нас за собой вокруг света.
Он опять стал серьезным. На лице его появилось выражение, как у Фрода, когда тот разглядывал небо.
— Разумеется, я тоже жажду золота. Но если мы в этом плавании его и не найдем, я, право, не стану огорчаться. Когда мы вернемся в родные воды, я просто захвачу несколько судов Эралии или Сатейна и без труда покрою издержки. Тогда на квартердеке, Жиан, я говорил правду, как перед богом: цель нашего плавания — само плавание. Я поднесу его в дар королеве Оделе, поцелуй которой некогда посвятил меня в рыцари. Он покончил с грезами и заговорил деловитым тоном: — Я заставил правителя Гюзана поверить, что мне ведомо многое из его тайны, и вытянул из него неожиданное признание, да такое, о котором едва осмелишься и подумать. На главном острове империи хисагази есть корабль богов, утверждает он, а в нем — живой бог, прибывший со звезд. Об этом может рассказать любой туземец. Тайна же, известная только знати, заключается в том, что это не легенда, не чепуха, а чистая правда. Во всяком случае, Гюзан уверял меня в этом, а сам я не знаю, что и подумать. Однако… он водил меня в священную пещеру и показал одну вещь с того корабля. Это какой-то механизм, по-моему, вроде часового. Не знаю его назначение. А изготовлен он из блестящего серебристого металла, какого я никогда не видывал прежде. Жрец предложил мне сломать его. Металл легкий, и стенки у этой штуки тонкие. Но я затупил о него свою шпагу, камень, которым я бил по нему, разлетелся в куски, а брильянт моего перстня не оставил даже царапины.
Я осенил себя знамением, охраняющим от злых сил. Мороз пробежал по коже, по всему телу пошли мурашки. Во мраке джунглей по-прежнему слышался бой барабанов, а вода, освещенная лучами Тамбура, который каждый день пожирал солнце, а теперь приближался к полнолунию, казалась тяжелой, как ртуть. Больше всего я хотел сейчас услышать звон колоколов Провиена, разносящийся над овеваемыми ветром равнинами Андея!