Два здоровенных окорока, розовых и лоснящихся от жира и масла и массивных как две дубины подкрались сбоку и набросились на богатыря. Смеясь, он рассек один кусок нежного мяса, увернулся от второго, но окорока летели не сами по себе. Их вела волшебная сила. Гаврила немного картинно взмахнул мечом, лезвие описало сложную восьмерку и летающих кусков стало вчетверо больше. Теперь десяток кусков ветчины порхал вокруг него, норовя то ударить по голове, то ткнуть обрубками костей в живот.
Исин так же не остался в стороне, и ему тоже досталось. Бочонок с пивом, что стоял в углу стронулся с места и, подкравшись сзади, навалился на хазарина. От удара и неожиданности Исин опрокинулся назад и бочонок, не давая хазарину подняться, трамбовал его. Обернувшись на хрип, Гаврила достал его мечом. Дерево затрещало, и словно кровь из чудовища на пол выплеснулась волна пива. Волхвы замешкались, поднимая ноги, а Исин мокрый и злой вскочил на ноги и без усилия приподняв полупустой бочонок, бросил его на стол, где бесновалась еда. От удара тот раскололся, и, выплескивая на волхвов остатки пива, дубовые плашки разлетелись по всему столу. Кто-то охнул, но заглушая этот крик, мелодично зазвенели железные обручи, кружась и сметая со стола все неподвижное, что еще там оставалось.
Избавившись от противника, Исин оглянулся на Гаврилу. Вокруг того, как вокруг скомороха вертелось уде почти два десятка кусков ветчины. Они уже не казались опасными, но все же не давали Гавриле освободиться от них — лезли в глаза и уши, а некоторых, что по глупости залетали ему в рот, он просто разжевывал.
Зрелище было захватывающим — смотреть бы да смотреть — но пол дрогнул, и все кто был в комнате заозирались. Здоровенная сорокаведерная бочка с брагой, что до сих пор неподвижно стояла в самом дальнем углу сдвинулась с места и переваливаясь с боку на бок, стала приближаться к столу. Непонятно было, кто ее вел и чего от нее ждать, и волхвы предпочли разбежаться к стенам. Грохнули упавшие лавки и люди, сообразив, наконец, что дело серьзно, отпрянули в сторону. Стол, уже полуживой, вдруг переступил с ноги на ногу, сбрасывая с себя кувшины и блюда, одним скачком перескочил через лавки и встал перед бочкой. Только что не заржав, стол двумя ударами ножек пробил в бочке две дыры и выпустил брагу наружу.
Разгул страстей стоял не шуточный, и только три волхва остались в стороне не обращая на творившиеся тут дела никакого внимания. Их не трогали ни петухи, ни раки, даже горшки, что летали над столом из конца в конец к ним не подлетали и волхвы спокойно беседовали, оставляя молодежи возможность повеселиться.
Между делом удивившись такой выдержке Исин увернулся от двух глиняных кувшинов, а от третьего — чугунного — не увернулся. Чугунок ударил его сбоку и словно выплеснул на него все звезды неба, что хранил в себе. В глазах вспыхнуло солнце, потом оно раскололось на сотни частей и на конец на него обрушилась тьма.
Его оглушило и на какое-то время Исин выпал из действительности. Потом чувства стали возвращаться, но не разом, а постепенно, шаг за шагом. Первыми вернулись слух и зрение, и он оглушенный, лежал не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. На его глазах Гаврила отчаянно рубился с ухватом и лавкой, что вместе напали на богатыря, а сквозь грохот и треск разрубаемого дерева отчетливо доносились голоса степенных волхвов.
— Для умных людей третий путь к золоту всегда был лучше первых двух… В этом Злотич прав. Чем заработать или у других отбирать умному человеку сподручней с нечистью договориться… И ведь договаривались же!
Он понизил голос.
— Князья первые, фараоны да императоры у всех золотишко-то оттуда… Ну а как сам стал князем, так своих бывших товарищей к ногтю. Вдруг кому-то еще удастся с нечистой силой договориться?
— Да, — согласился с ним собеседник. — Да Бог с ним, с золотом-то… Знания уничтожают. Свитки еще повадились жечь, записи…
— Конечно, а как же иначе? Правда, жалеть об этом нечего. Нет там ничего умного. Большая часть этого всего умными людьми для дураков была писана…
— Как для дураков?
По лицу говорившего расползлись добрые морщины, словно он говорил с ребенком.
— Ну, какой нормальный человек, если сам знает, как золото и власть добыть будет своим секретом делиться, сам подумай? Если золота много будет, то цена его уменьшится, а властью поделишься, так тот, кого облагодетельствовал, тебя же еще и на кол посадит.
— Да, — согласился с ним его степенный собеседник. — Умный человек тайну прячет…
Исин поднялся сперва на карачки, потом встал на ноги. До мудрствующих волхвов было рукой подать, но он их благоразумно не тронул. Страшно подумать, на что способны эти трое, если их предпочитали не задевать даже волхвы. Он оглянулся на Гаврилу, и слова застряли у него в горле.
Масленников загляделся на то, как из бочки выхлестывает струя толщиной с его ногу, и не заметил, как опасность подкралась к нему слишком близко.
Обручи упали на него сверху. Словно птицы, нашедшие подходящую ветку для гнезда они опустились на него сверху и сжались, не давая рукам двигаться. Это было чудо. Железо, став мягким обхватило его словно бочку и стало сжимать. Кто-то из волхвов обрадовано вскрикнул.
— Не все естеством, богатырь, а и колдовством тоже…
— Дайте, я ему в морду стукну!
— Да зачем все это?
— Когда еще такой случай представиться? Самого Гаврилу Масленникова по морде задеть…
Глава 22
Слушая шум, что доносился из комнаты волхвов, Избор даже не думал о том, что там может происходить. Он просто сидел, поглядывая изредка на дверь, за которой лежал сегодняшней день. Она то и дело распахивала сь, впуская внутрь желающих с раннего утра промочить горло. Они приходили по одному и по двое, но однажды дверь распахнулась, и не закрывалась, пока он не зевнул дважды. Когда он протер заслезившиеся глаза, то увидел, что пьющих в корчме прибавилось и стало больше почти на полтора десятка.
Оглядывая гостей, в корчме стояли голубевские дружинники. Лица у них были деловиты, и Избор сразу понял, что пришли они сюда не за пивом. Он глубоко вздохнул, выдохнул, осторожно поднялся и бочком двинулся к комнате, где набирались мудрости его друзья.
Неважно, что им было нужно — талисман ли, сбежавший ли жених, или кто-нибудь из них, но ни того, ни другого, ни третьего он не мог. Пришла пора бежать.
Он сунул голову внутрь и отшатнулся назад.
Вряд ли его заметили. Глаза волхвов, что плечом к плечу стояли в комнате смотрели на Гаврилу, висящего в воздухе. Рядом висел Исин, а к ним, засучивая рукава и задорно размахивая кулаками, подходил до обидности плюгавый мужичонка. На лице его светилось ожидание такого удовольствия, что сразу стало ясно, что он собирается сделать. Избор дернулся вперед, но с места не сдвинулся. Его осенило, что сделай он шаг и его постигнет та же судьба, что и друзей. Он тронул меч, но не вынул и его. С колдовством нужно было бороться только колдовством.
За спиной послышался шум. Дружинники рассыпались по корчме, заглядывая в лица сидельцев, а те, переглядываясь, провожали их ответными взглядами. Старший наткнувшись на лежащего у стены корчмаря не дав подняться, спросил о чем-то.
Понятно о чем, подумал Избор, и рука его сама собой протянулись за пазуху. К талисману. Воевода догадывался, чем может грозить то, что он должен сделать, но он должен был это сделать. Ковчежец слабо щелкнул, и в комнате у волхвов грохнуло. Уже не обращая внимания на дружинников за спиной, Избор вошел к волхвам. Ситуация там изменилась на прямо противоположную. Гаврила поднимался с пола, рядом с ними крутились обручи с бочки.
Бойкий мужичок, что домогался Гаврилы, растерянно стоял перед ним не понимая, что произошло. Удивление приковало его взгляд к полу, он смотрел на обручи, а Масленников уже стоял, уперев руки в бока. Потеря силы так подействовала на волхвов, что они стояли, словно примороженные к полу, даже не разговаривая.