Исин поставил рядом с ним мешок с едой. Кожаные бока мешка раздулись, и он стал похож на осеннего бобра — толстого, и лоснящегося от своего нутряного жира.
— Платить будем? — спросил он и в вопросе уже был ответ.
— А ты покупал? — спросил Гаврила
— Нет.
Хазарин оскалил белые зубы.
— А за что тогда платить? Пошли отсюда.
Исин посмотрел на Избора.
— Да, — согласился Избор. — Во-первых, проигравший денег не получает, а во-вторых, ты и так им золота высыпал больше, чем весь этот поганый городишко стоит…
Он достал княжеский кошель, подбросил на ладони.
— А то и на лошадей не хватит.
….Лошадиного барышника они отыскали в соседнем доме. Нос Гаврилы не подвел его, и свернув от корчмы налево они вышли к сараю из которого доносился запах сена. Бродивший по двору человек завидев их юркнул в него и начал открывать дверь пошире — знал, ведь по какому делу к нему люди идут. Еще от ворот, что бы тот не подумал о них чего дурного, Исин крикнул:
— Мы к тебе, хозяин. Лошадок не продашь ли?
Хозяин молчал, и они вошли под крытую соломой крышу. Внутри было темновато, горела только одна свеча и свет заходящего солнца, что бил в стену соседней избы, прогревая дерево перед не длинной ночью, не доставал сюда.
— А что, хозяин лошади-то есть у тебя? — повторил Исин.
— Лошади? — задумчиво спросил хозяин. — Какие такие лошади?
Свечка, что стояла рядом с ним в большом глиняном блюде мигнула, и лицо его стало похоже на ковригу хлеба — круглую и плоскую.
— Хорошие, на четырех ногах, — объяснил хазарин. — Лучше жеребцы. И побыстрее.
Не тратя время на разговоры, Избор достал мешочек, что дал им князь в дорогу, и подбросил его в воздух. Звон золота сделал из истукана человека. Барышник посмотрел на него оценивающе. Избор почувствовал, как в хитрой голове торговца мгновенно определяется, сколько шкур тот сможет содрать с каждого из них, и какого качества будут эти шкуры. Взгляд обшарил их с головы до ног, только что в карманы не заглянул. Пока все, что видел барышник, говорило не в его пользу — их было много, они были вооружены, и одежда не говорила о достатке, оттого и интерес к ним был маленьким.
— Ах, лошади… Лошади-то есть….
Барышник посмотрел на них с интересом. Он понял, что обманулся и с этих можно содрать поболее, чем он предполагал в самом начале.
— Да по деньгам ли вам?
Кто его знает, что там такое в мешочке-то…
— Чем платите?
— Тем, что имеем. — Избор еще раз подбросил мешочек с золотом.
Барышник уже понял, что лошади им нужны срочно. Он мельком задумался над тем, что могло выгнать этих людей из города на ночь глядя. Избор, приняв его размышление за колебания, сунул руку в кису, вытащил несколько желтяков и положил на доску прямо перед ним. Тотчас же лицо барышника переменилось. Он посмотрел на золото, потом на Избора, потом снова на золото. Осторожно взяв одну из монет, поднес ее к лицу. Избор подумал, было, что он хочет попробовать ее на зуб, но тот только внимательно осмотрел ее, а потом перевел взгляд на Избора.
Что-то было в его взгляде, удивление или просьба… Воевода готов был поклясться, что он ждет от него чего-то еще — то ли слова, то ли знака, и он повторил:
— Четыре лошади… — и словно глухому показал четыре пальца. И все же Избор не оправдал его ожиданий. Барышник стоял так, словно он ждал другого. Тогда Избор щелкнул пальцем по золотому, что венчал кучку и те разлетелись. Звон золота привел барышника в себя.
— Утром приходите, — наконец сказал он. — Какой нынче торг? Ночь на дворе.
Избор оглянулся на солнце, поливавшее лучами двор, и покачал головой. Из темной глубины, где с тихим ржанием переступали с ноги на ногу кони, долетел голос Гаврилы.
— А чего утра-то ждать? Кони тут, золото — вот оно… Я тут с одним уже подружился. Уздечки давай, седла….
— Утром, — странным, каким-то сдавленным голосом повторил барышник. Казалось, что он борется сам с собой. Из темноты вышел Исин. Его конь уже оседланный и взнузданный шел следом.
— Странный ты какой-то…. Словно и не купец, вовсе.
Он на всякий случай потрогал, как вынимается меч и барышник промолчал. Когда мимо него прошел Избор он почти жалобно попросил.
— Утром-то куда как сподручнее было бы. На свету и выбрали бы…
— Не беспокойся. Будто не знаешь, что доброго коня на ощупь выбирают!
Он высыпал перед ним несколько монет, подумал, добавил еще парочку и сказал, отсекая возможные возражения:
— И не говори, что много…
Уже не обращая внимания на барышника, растеряно перебиравшего монеты, они вывели коней во двор
Глава 27
Все шло не так.
Тьерн злился, и то, что он никого не мог обвинить в своих несчастьях, только добавляло яду в его злобу. Кто мог знать, что четыре сотни песиголовцев с двумя драконами не смогут сходу сломить сопротивление княжеской дружины и взять Пинск? Кому могло прийти в голову, что в этом захолустье окажется Черная свеча? Кто смог бы предвидеть, что талисман не даст ему возможности увидеть ни его, ни тех, кто его несет?
Он целый день просидел около Шара, извел треть припасенных для него снадобий, но талисмана не обнаружил. Беглецы пропали, словно монеты брошенные в воду. Шар, что после заклятий должен был показать княжеского воеводу Избора — Тьерн был твердо уверен, что уж этот-то наверняка окажется среди тех, кто понесет талисман — но Шар не показал ничего. В нем плавали расплывающиеся зеленые полосы, так, словно Тьерн лежал, уткнувшись лицом в траву, а однажды там показался выпуклый рыбий глаз. Сельдеринг точно знал, что талисман покинул город. Реликвия проявила себя лишь однажды. На несколько мгновений он сумел увидеть его в лесу и каких-то людей рядом — старика и еще кого-то, но все кончилось. Это было коротко как касание, как удар капли о землю. Он готов был грызть землю от злости и отчаяния и не делал этого только потому, что знал, что это не принесет пользы.
Тьерн не был готов к этому и растерялся. Сомнения терзали его всю ночь. Она истомила его неизвестностью, и под утро он все-таки применил магию.
Он честно признался себе, что применить Большую магию просто не решился. У него хватало воображения, что бы представить себе, чем это может для него кончится, но Малой магией он воспользовался. Второй день узкие полосы облаков тянулись над лесными дорогами Пинского княжества, что вели к Киеву, второй день из них лился дождь, и второй день Тьерна терзало недоумение. Он не мог понять, почему Белоян молчит?
Может быть, он еще не почувствовал присутствия у себя под боком другого мага, как беспечный купец не видит скрывающегося в чаще разбойника? Или наоборот он не заметил его, как медведь не замечает невесть как оказавшегося в берлоге комара? А может быть и это не так, а просто все разговоры о его силе оказались только разговорами?
Такие мысли, хоть и забредали в голову мага, но он гнал их от себя. Маг готовился отразить натиск волхва, но тот молчал, и Тьерн терзался, пытаясь отыскать смысл в этом молчании. Постепенно он склонялся к самому страшному для себя ответу. Этим ответом на невысказанный вопрос могло быть слово «презрение». Тьерн все боле и более убеждался, что Белоян не считал его, Тьерна, будущего главу Совета магов Вечного города, опасным для себя и только от этого еще не показал силу.
— Что же… И я не школяр, — подумал Сельдеринг. — Я знаю на что способен.
Сухой воздух от жаровни зашевелил занавеси, что окружали кресло Тьерна. Светильник в форме свиной морды, что висел над его головой, тоже не стоял на месте. Ток воздуха, что колебал полупрозрачные занавеси, раскачивал и его. От этого свиная морда болталась на тонких серебряных цепочках. Ее глаза, что обозначались небольшими, с ноготок младенца изумрудами вызывающе посверкивали.
Тьерну казалось, что он читает ее мысли. Она словно смеялась, подмигивая и думая про себя — «А я знаю, зна-а-аю, что у тебя неприятности!»