Хедда повернулась к ней.
— Что хочешь, — сказала она, закрыв глаза и натянув одеяло до подбородка. — Делай, как будет лучше тебе. А сейчас я устала, я хочу спать.
— Ма, — мягко сказала Талли, — у тебя было уже два удара, ты уже не можешь ходить. С каждым ударом тебе становится хуже. Восемь лет — это долгий срок. Как мне поступить с тобой? Что ты хочешь?
— Ничего, Талли. Я хочу спать.
Талли встала, прошлась по комнате и села на край кровати.
— Меня назначили директором Агентства по набору семей, — спокойно сказала она, — мне еще нет и тридцати, а я уже глава целого агентства! Сто человек штата! Кто бы мог подумать.
— Это замечательно, Талли, — отозвалась Хедда, не открывая глаз.
— Я могу теперь многое сделать для этих детей.
— Это очень хорошо, Талли, — ответила Хедда. — Но ты уезжаешь. А я устала. Правда.
Талли наклонилась к Хедде и сказала:
— Ма, а знаешь, все, о чем мы сейчас говорили, не имеет теперь для меня никакого значения. Я высказалась, и это оставило меня. Это твоя жизнь, и она меня больше не касается. И ты должна сама выбрать свое будущее. Потому что ты будешь жить еще долго.
Не получив ответа, Талли продолжала:
— Я не хочу больше валить все на обстоятельства: на тебя, отца, дядю Чарли. Я не могу больше прятать голову в песок, как я это делала всю мою жизнь. Мне нужно принимать решения. Все это висит на мне страшной тяжестью: как быть с матерью, как быть с Бумерангом, как быть с Джеком. Я пришла сюда, чтобы решить, как быть с тобой. Мне жаль, что мы говорили совсем о другом. Все то — в прошлом, уже прожито и пережито. Теперь мне надо решить, как быть с тобой, и я не хочу, чтобы это стало еще одной незаживающей раной в моей душе, чтобы потом я не могла говорить об этом вслух! Я хочу смело смотреть людям в глаза и, не стыдясь, говорить о своей жизни! Я не хочу и не могу допустить, чтобы это стало еще одной кровоточащей язвой… такой, как ты, мама, — сказала Талли шепотом.
— Как я… — повторила Хедда.
— Как ты, — повторила Талли. — Ты знаешь, я уже почти излечилась от ощущения твоих рук вокруг моего горла. Это уже давно не имеет для меня никакого значения. Только дурные сны еще снятся, вот и все. И меня уже не мучает судьба моего отца и братьев. Меня уже даже не мучает воспоминание о дяде Чарли. Я даже не знаю, помнишь ли ты о нем. А вот мама Дженнифер помнит. В конце концов из-за того, что тогда случилось, я решила завести Бумеранга, и, значит, все вышло как нельзя лучше.
Мгновения тяжелого молчания.
— Я уже почти смирилась даже со смертью Дженнифер, — продолжала говорить Талли. — Я не хочу сказать, что часто хожу на чердак. А вот ты, мама, ты моя раковая опухоль, язва, которую я постоянно задеваю, и все потому, что ты моя мать. Как это может быть, если я уверена, что у меня нет матери? Как ты могла быть моей матерью и не любить меня? Я никогда не пойму этого, но, пока ты жива, я буду видеть тебя, разговаривать с тобой, читать тебе, выключать свет, когда ты засыпаешь, и думать: «Вот моя мать, она не любит меня. У меня есть мать, которая меня никогда не любила». Как же такое может быть? И каждый день я буду видеть тебя и задевать эту язву. Слава Богу, моя работа помогает мне меньше жалеть себя. Но одного только ничто не может изменить, — того, что ты не любила меня, когда я была ребенком, и не любишь сейчас, и — знаешь — я не хочу больше вспоминать об этом. Во мне нет ненависти к тебе, мать, я просто не хочу каждый день видеть тебя. Ты меня понимаешь?
— Слишком хорошо, Талли, — ответила Хедда.
Талли снова принялась мерить шагами комнату.
— Мама, скажи мне, — Талли вдруг кое-что вспомнила. — Тетя Лена говорила, что все годы, что я жила с тобой, ты хотела избавиться от меня, даже подумывала о том, чтобы отдать меня под опеку. Скажи мне, почему ты не сделала этого? Почему ты не отдала меня в семью, которая могла бы обо мне заботиться? Линн Мандолини рассказывала, что просила тебя отдать меня ей, и ты отказалась. Почему, мам? Почему ты отказалась?
Хедда лежала совершенно неподвижно, глаза ее были закрыты.
— Потому что ты моя дочь, Талли, — сказала она слабым голосом. — Ты моя дочь. Как могла я бросить своего ребенка? Конечно, из меня вышла плохая мать, из меня вообще ничего не вышло, но я делала все, что могла. У меня просто не хватало сил на тебя и тепла, но как я могла бросить своего ребенка? Как я могла бросить тебя? Ведь ты же моя дочь.