— Талли, что это на тебе?
— Ничего, мам, ничего. Просто я купила себе штаны.
— Купила? Купила на что?
«На деньги Дженнифер».
— Я делала для миссис Мандолини кое-какую работу, и она дала мне за это немного денег.
— И на ее деньги ты купила вот это?
Голос Хедды стал удивительно спокойным. Она включила верхний свет, чтобы лучше видеть дочь.
«На свои деньги», — подумала Талли и сказала:
— Мам, но это всего лишь кожа, что в них такого?
— Всего лишь кожа? Всего лишь кожа? Да ты понимаешь, как ты в них выглядишь?
Она подхватила Талли под мышки и, стащив со стула, поставила перед зеркалом.
— Погляди! Как ты будешь смотреть на мальчиков и девочек? Как ты посмотришь на родителей Дженнифер? Что они подумают обо мне, узнав, что я отпустила тебя в таком виде к ним в дом?
«Джен и ее мама сами помогали мне выбирать их,» — подумала Талли.
— Мам…
Хедда уже не слушала.
— Так вот, я тебе скажу, что они подумают. Вот девочка, совсем юная, с «химией» и с высветленными волосами, которые уже отросли у корней. Ярко-красные румяна, ярко-красная помада, глаз не видно за черной и голубой краской, и еще эти штаны. И эта блузка.
Голос Хедды стал убийственно холодным и твердым как камень.
— И эта обтягивающая красная блузка, у которой первая пуговица находится прямо между титьками!
— Мам! Пожалуйста!
— И ты, как видно, собираешься в ней наклоняться, Талли? — спросила Хедда угрожающе. — И вообще… ты надела бюстгальтер?
Талли схватилась руками за ворот, но слишком поздно: Хедда успела стянуть с Талли блузку, обнажив ее бледные, влажные от пота груди.
Глаза Хедды сузились, а Талли — расширились от ужаса.
— Мам, у меня всего два лифчика, и оба — грязные. Я не могла их надеть.
— Замолчи, Талли Мейкер, замолчи. — Хедда говорила так же медленно, но уже октавой выше.
— Кто еще, кроме тебя, знает, что оба твои лифчика — грязные, кто? — Она выдержала паузу, тяжело дыша, потом продолжила: — Ты надела трусы, Талли?
— Ну конечно, мама, — ответила Талли, вспоминая, что на ней надето: черная кружевная полоска.
— Расстегни штаны.
— Нет, мама, нет.
— Талли, ты мне лжешь? Я хочу знать, как далеко ты зашла, в какую грязную девку ты превратилась. Расстегивай.
У Талли вырвался короткий вздох. Она расстегнула брюки, расстегнула так, чтобы показать матери только краешек черного кружева.
Хедда посмотрела на трусы, потом на лицо дочери. Наконец она отпустила ее руку, и Талли упала на стул.
— Раздевайся. Ты никуда не идешь.
Из горла Талли вырвался безмолвный крик.
— Мам, пожалуйста, прости меня. Я переоденусь. Пожалуйста, не надо так.
— Ты сама виновата, Талли. Ты — проститутка. Моя дочь — проститутка. При чем же здесь я?
Талли слышала, как мать хрустит пальцами.
— Разве я неправильно тебя воспитывала? — говорила Хедда. — Разве я не пыталась привить тебе нормы нравственности?
Талли не могла отвести глаза от материнских сцепленных рук.
— У тебя они есть, и у меня тоже… я хочу сказать, нормы, я не аморальная, мама. Ну пожалуйста, мам…
— Как ты думаешь, что сказал бы твой отец, будь он сейчас здесь?
«Не знаю, мама, — с отчаянием подумала Талли, — правда, не знаю».
— Мам, я знаю, что он простил бы меня.
— О, ты не знаешь своего отца, Талли, ты не знаешь его взглядов.
Лицо Хедды сделалось багрово-красным, большое тело отяжелело.
— Суть не в том, — продолжала она, — будешь ли ты меня слушаться и носить приличную одежду. Суть в том, что ты хочешь ходить без лифчика, что ты хочешь выставлять напоказ свои титьки и хочешь, чтобы мальчишки стянули с тебя эти твои кожаные штаны и увидели эту жалкую тряпочку, которую ты называешь трусами. Вот чего хочешь ты. Так какая мне разница, будешь ли ты делать то, что хочу я?
Ее лицо покраснело еще больше. На руках оттого, что она беспрестанно сжимала и разжимала их, проступили голубые жилы. По глазам матери Талли догадалась, что у нее зреет еще один вопрос. Хедда присела на краешек деревянного стола, лицо ее оказалось так близко, что Талли почувствовала запах сосисок и квашеной капусты, которые мать съела за обедом. «Ну, теперь мы с тобой так близки, что больше уж некуда, мама», — подумала Талли, страстно желая отодвинуться.
— Талли, — голос Хедды снова стал спокойным, — Скажи мне, ты — девушка?
Талли отвернулась, уставясь в пол. Капельки пота скапливались у нее на лбу и стекали в глаза.