Этот вопрос не в меньшей степени занимал и находившихся на мостике «Кирова». Капитан 2-го ранга Сухоруков отлично понимал, что какие бы четкие и нужные команды он ни отдавал опытнейшему рулевому, главстаршине Андрееву, как бы филигранно ни выполнял эти команды главстаршина, но если немцы вот так будут вываливаться из туч прямо над крейсером, не давая возможности зениткам выставить завесу заградогня, сегодняшний день вполне может стать последним в истории крейсера «Киров». Кто так точно наводит на корабль авиацию противника? Радисты «Кирова» уже в течение нескольких дней в диком хаосе военного эфира пытались определить и запеленговать таинственную станцию наведения. Перекрестия пеленгов засекли, наконец, передатчик с непонятными сигналами в той части гавани, где стояло несколько каботажных пароходиков и эстонское рыболовное суденышко. Выбрали последнее.
Двенадцативёсельный крейсерский баркас, наполненный вооруженными матросами под командованием военкома Столярова, подошел к эстонскому суденышку. Восемь человек команды не оказали сопротивления, держались молчаливо, никаких вопросов не задавали. На судне был обнаружен передатчик — редкость в общем-то на рыболовецких баркасах. Улика несомненная. Пытались допросить — эстонцы молчали; то ли делали вид, что не понимают по-русски, то ли действительно не понимали. При обыске у двоих были обнаружены пистолеты. Всех восьмерых свезли в Пириту, в лес, и расстреляли. Без суда и следствия. Никто из них не просил пощады. Вторая несомненная улика.
Возвращаясь с матросами на «Киров», комиссар Столяров увидел свой корабль весь окутанный дымом залпов и всплесками немецких снарядов. Вдруг тройка «юнкерсов», снова пробив облачность прямо над крейсером, устремилась на него почти в вертикальном пике. Три огромных столба выросли перед носом и с обоих бортов корабля, совершенно скрыв его из вида. Водяные столбы оседали мучительно медленно, но когда они, наконец, осели, комиссар увидел свой корабль снова без видимых повреждений, с башнями главного калибра, развернутыми в сторону берега. Ослепительно полыхнули огнем все девять стовосьмидесятимиллиметровых стволов и тяжелые снаряды с гулом понеслись туда, где истекала кровью сухопутная оборона главной базы Балтийского флота, прижимая противника к земле, останавливая его танки и мотопехоту, не давая им возможности окончательно опрокинуть обороняющихся и, ворвавшись на их плечах в город, захватить 50 тысяч пленных и более двухсот кораблей и судов, которых каждая минута задержки приказа об эвакуации все более и более обрекала на плен или гибель.
24 августа 1941, 07:00
Лейтенант Дармограй — адъютант второй эскадрильи 71-го истребительного авиаполка КБФ — с тоской оглядел небольшой пятачок на мысе Пальяссаар за Минной гаванью, которому суждено было стать последней базой авиации флота в районе Таллинна. В течение суток горстка матросов из числа наземного персонала под руководством Дармограя рыла здесь капониры для самолетов, уравнивала то, что можно было лишь с большой натяжкой назвать взлетной полосой. Штатные аэродромы морской авиации в Лаксберге и Юлемисте, находившиеся под убийственным и непрерывным огнем противника, пришлось срочно бросить — проводить летные операции с них было уже невозможно.
«Пятачок» располагался на косе у рыбацкого поселка. Он представлял из себя полоску земли, крайне ограниченных размеров, между домами и урезом воды. Дармограй и его валящиеся от усталости с ног люди наблюдали, как один за другим самолеты 71-го авиаполка садились на импровизированную полосу. От двух некогда мощных полков морской авиации остались три «чайки» и около десятка «ишачков» — И-16. Часть самолетов рассовали по капонирам, но большая часть стояла впритык к домикам рыбаков и между сараями, замаскированная сетями и чем попало. Вряд ли воздушная разведка противника опознает этот кусок песчаной косы как боевой аэродром.