Майкл расхохотался – смех его остался прежним: низким, идущим откуда-то из самой глубины груди и потрясающе сексуальным. Он взял стакан с «помоями» и наполнил ими другой, поменьше.
– Пойдем со мной. Мона замешкалась.
– Майкл, я не хочу, чтобы Роуан видела нас вместе – вот так, рядом, бок о бок.
– Воспользуйся собственными колдовскими способностями, солнышко. Роуан знает, что я принадлежу ей до самой своей смерти.
Выражение его лица изменилось снова, очень медленно. Взгляд, обращенный на Мону, был спокойным, даже, можно сказать, холодным. И снова она почувствовала, какую ужасную утрату он на самом деле переживает.
– Да, утрата, – кивнул он, и в его улыбке проявилось нечто почти жестокое. Не добавив больше ни слова, Майкл взял стакан и пошел к двери.
– Пойдем поговорим с дамой, – бросил он через плечо. – Попробуем вместе прочесть ее мысли. Две головы… Ну, ты понимаешь. Быть может, нам с тобой стоит сделать это еще раз – на травке? Что, если, увидев нас там, она очнется?
Мона потрясенно молчала. О чем он говорит? Нет, об этом не может быть и речи! И как только он осмеливается спокойно предлагать ей такое?
Она ничего не ответила ему, но понимала, что он чувствует. По крайней мере, так ей казалось. В глубине души она сознавала, что ей, юной девочке, трудно понять, какие чувства обуревают зрелого мужчину, что именно наиболее болезненно воспринимается им в таком возрасте. Да, трудно, несмотря на то что многие люди неоднократно пытались ей объяснить. Сознание это было обусловлено отнюдь не скромностью, но элементарной логикой.
Мона последовала за Майклом по каменным плитам вдоль бассейна и затем до дальних ворот. Его джинсы были такие узкие, рубашка поло так обольстительно облегала тело, а естественная походка была преисполнена столь сексуального изящества, что она едва могла сдержать себя. «Нет, только этого не хватало!» – мысленно воскликнула Мона и тем не менее никак не могла отвести взгляд, наблюдая, как двигаются его плечи и спина.
«Прекрати это немедленно!» – приказала она себе.
Он не имеет права превращать все в горькие и пустые шутки. «Стоит сделать это еще раз – на травке…» Ужасное беспокойство охватило Мону. Мужчины вечно твердят, что сексуальные женщины возбуждают их. Что касается ее, то слова всегда оказываются действеннее, чем образы.
Роуан сидела за столом в той же позе, в какой Мона оставила ее; прутики лантаны по-прежнему лежали возле фарфоровой чашки – их только чуть разметало по столешнице, словно ветер осторожно поиграл с ними и оставил в покое.
Роуан слегка нахмурилась, будто о чем-то размышляла. Теперь это можно было считать хорошим признаком, подумала Мона, но не стала говорить об этом с Майклом, опасаясь пробудить в его душе тщетные надежды. Впечатление было такое, будто Роуан не сознавала их присутствия. Она пристально разглядывала какие-то цветы, росшие в отдалении, у стены.
Майкл поставил стакан на стол, потом наклонился и поцеловал жену в щеку. Выражение лица Роуан осталось прежним, в ее позе тоже не произошло никаких изменений. Лишь легкий ветерок слегка шевельнул прядкой волос. Приподняв правую руку Роуан, Майкл вложил ей в пальцы стакан и чуть сжал их, чтобы тот не упал на пол.
– Выпей это, милая.
Он говорил с женой тем же тоном, что и с Моной: резковатым и теплым одновременно. Милая, милая, милая… Он мог так называть и Мону, и Мэри-Джейн, и любую другую женщину.
А подходило ли слово «милая» мертвому существу, похороненному в яме вместе с отцом? Боже правый! Если бы только она, Мона, могла хоть мельком увидеть одного из них, хотя бы на краткий драгоценный миг! Но все женщины из рода Мэйфейр, кому довелось видеть его и, к своему несчастью, стать свидетельницами неистового приступа его страсти, заплатили за это жизнью. Все… За исключением Роуан…
О чудо! Роуан подняла стакан. Мона с испуганным восторгом наблюдала, как она пьет, не отводя взгляда от цветов. Роуан пила медленно и так же медленно моргала в такт каждому глотку. Но больше ничего не изменилось. Лоб оставался нахмуренным, и на нем виднелась всего одна маленькая морщинка – свидетельство работы мысли.
Майкл, засунув руки в карманы, какое-то время молча стоял, глядя на жену, а потом сделал нечто удивительное: заговорил о ней с Моной – так, словно Роуан не могла его слышать. Такое случилось впервые.
– Когда доктор в беседе с ней сказал, что ей следует пройти несколько тестов, она просто встала и вышла. Словно благородная дама, которая ненадолго присела отдохнуть на скамейке в парке большого города и поспешно покинула ее, как только рядом – возможно, слишком близко – сел кто-то другой. Она стремилась быть отдельно от всех, в полном одиночестве.
Майкл забрал у Роуан стакан. Остатки его содержимого выглядели еще более отвратительно, чем раньше. Но, сказать честно, Роуан, похоже, готова была выпить что угодно – на ее лице не отразилось никаких эмоций.
– Разумеется, я мог бы отвезти ее в больницу для проведения тестов. Думаю, она поехала бы туда со мной. До сих пор, во всяком случае, она выполняла все мои просьбы.
– Почему же ты этого не сделал? – спросила Мона.
– Потому что утром, едва проснувшись, она надевает поверх ночной рубашки халат и даже не прикасается к костюму, который я для нее приготовил. Это намек. Она таким образом показывает мне, что хочет оставаться в домашней одежде, то есть не желает выходить на улицу.
Внезапно Майкл разозлился. Щеки его раскраснелись, и стало заметно, как предательски подергиваются губы, выдавая нервное возбуждение.
– Эти тесты все равно ей не помогут, – продолжал он. – Витамины – вот все, что необходимо для ее лечения. Тесты способны лишь сообщить нам какие-то сведения, а я совсем не уверен, что эти сведения в данный момент так уж важны и что мы вообще имеем право вмешиваться. Думаю, теперь это вообще не наше дело. А питье ей помогает.
В его голосе появились жесткие нотки. Неотрывно глядя на Роуан, Майкл все больше раздражался. И в конце концов замолчал.
Неожиданно он наклонился, поставил стакан на стол и, положив по обе стороны от него ладони, попытался заглянуть прямо в глаза Роуан.
– Роуан, пожалуйста, – прошептал он, – вернись!
– Майкл, не надо!
– Почему же не надо, Мона? Роуан, ты необходима мне сейчас!
Он обеими руками стукнул по столу.
Роуан вздрогнула, но больше ничто не изменилось.
– Роуан! – крикнул он, потом подошел к жене, словно намереваясь обхватить ее за плечи и встряхнуть…
Но раздумал.
Схватив стакан, Майкл повернулся и пошел прочь.
Мона стояла не двигаясь, выжидая, слишком потрясенная, чтобы произнести хоть слово. Это было так похоже на Майкла. Он действовал из добрых побуждений, но со стороны его поведение казалось грубым, и смотреть на это было ужасно.
Мона ушла не сразу. Она медленно спустилась на стул возле стола, напротив Роуан, на то же место, которое занимала ежедневно. Теперь она чувствовала себя увереннее, хотя не могла объяснить, почему осталась здесь, за исключением того, что старалась сохранить лояльность. Быть может, она не хотела выступать в роли союзника Майкла. В течение последних дней ощущение вины ее ни на миг не оставляло.
Роуан выглядела отлично, если, конечно, забыть о том, что она не разговаривает. Волосы отросли почти до самых плеч. Прелестная женщина и… отсутствующая, пребывающая где-то далеко…
– Знаешь, – сказала Мона, – наверное, я буду вновь и вновь приходить к тебе, пока ты не подашь какой-нибудь знак. Я понимаю, что ты не простишь меня и никогда не назовешь другом или наперсницей. Но когда ты так нема, как сейчас, ты как бы заставляешь людей действовать, выбирать, решать. Близкие не могут оставить тебя в одиночестве. Им это кажется немыслимым… Правда-правда. Жестоким и бесчеловечным.
Она перевела дыхание и наконец почувствовала себя спокойнее.
– Я слишком молода, чтобы знать некоторые вещи, – заявила она. – И конечно, пришла не затем, чтобы утверждать, будто понимаю, что с тобой произошло. Это было бы слишком самонадеянно с моей стороны. А точнее говоря, просто глупо.