Он внезапно очнулся.
Маленький телефон звонил. Эш схватил его и сорвал с черного крючка.
— Мистер Эш?
— Да, Реммик?
— Я подумал, вы захотите это знать, сэр. Там, в отеле «Кларидж», знакомы с вашим другом Сэмюэлем. Они уже подготовили для него его обычный номер на втором этаже, угловой, с камином. И они ждут вас. Кстати, мистер Эш, им тоже неизвестна его фамилия. Похоже, он никогда ее не называет.
— Спасибо, Реммик. Помолись немножко. Погода весьма переменчива и опасна.
Он повесил трубку, не дожидаясь, когда Реммик примется за свои обычные предостережения. «Ему не следовало говорить ничего подобного», — подумал Эш.
Но вот что было воистину изумительным: в «Кларидже» знали Сэмюэля. Представить сложно, что они к нему привыкли… Когда Эш в последний раз видел Сэмюэля, рыжие волосы его друга были спутанными и растрепанными, а лицо изрезали такие глубокие морщины, что глаза стали почти не видны, хотя время от времени вспыхивали и светились, как осколки янтаря в мягкой темной плоти. В те дни Сэмюэль одевался в лохмотья и носил на поясе пистолет. Он походил на маленького пирата, и люди на улице расступались перед ним, предпочитая обойти его стороной.
«Они все меня боятся, — жаловался Сэмюэль. — Я не могу оставаться здесь. Посмотри, они сейчас боятся даже больше, чем в давние времена…»
А теперь он стал своим в «Кларидже»! Неужели он теперь заказывал костюмы на Сэвил-роу? Неужели теперь на его грязных кожаных башмаках нет дыр? И он отказался от пистолета?
Машина остановилась, и Эшу пришлось приложить силы, чтобы открыть дверцу. Шофер бросился ему на помощь, а ветер колотил его снегом.
Тем не менее этот снег был так хорош и так чист до того, как ударялся о землю… Эш встал, на миг ощутив скованность во всех суставах, а потом поднял руку, чтобы защититься от мягких, влажных снежинок, летевших прямо ему в глаза.
— Вообще-то, все не так уж плохо, сэр, — сказал Джейкоб. — Мы можем взлететь меньше чем через час. Но вам лучше подняться на борт прямо сейчас, сэр, будьте любезны.
— Да, спасибо, Джейкоб, — ответил Эш.
Он остановился. Снег все падал на его темное пальто. Он чувствовал, как снежинки тают в волосах. Эш сунул руку в карман, нащупывая там маленькую игрушку, лошадку-качалку… Да, она была на месте.
— Это для твоего сына, Джейкоб, — сказал он. — Я ему обещал.
— Мистер Эш, стоило ли вспоминать об этом в такую-то ночь?
— Ерунда, Джейкоб. Могу поспорить, твой сын отлично все помнит.
Маленькая деревянная игрушка была слишком уж незначительной. Теперь Эш пожалел, что не выбрал подарок получше.
Эш шел слишком быстро, и шофер не мог за ним поспевать. Впрочем, он был слишком высок для того, чтобы над ним держали зонт. Это был всего лишь жест, картинка: человек почти бежал рядом с зонтом в руке, на случай, если Эш захочет взять этот зонт, чего никогда не случалось.
Он поднялся в теплое, тесное и всегда пугающее внутреннее пространство самолета.
— Я подготовила вашу любимую музыку, мистер Эш.
Эш знал эту молодую женщину, но не мог припомнить ее имя. Она всегда была одним из его лучших ночных секретарей. И сопровождала его во время последней поездки в Бразилию. Он хотел запомнить ее имя. Просто стыд, что оно не сорвалось мгновенно с языка.
— Иви, кажется? — с улыбкой спросил он, слегка сдвинув при этом брови, как бы заранее прося прощения за возможную ошибку.
— Нет, сэр, Лесли, — ответила девушка, мгновенно его прощая.
Нет сомнений, что будь она куклой, то непременно сделанной из неглазированного бисквитного фарфора. На ее личико наложили бы грунтовку нежно-розового цвета, и розы расцвели бы на ее щеках и губах, а глаза сделали бы подчеркнуто маленькими, темными, глубоко посаженными. Девушка застенчиво ждала.
Эш устроился на своем месте, в огромном, длиннее всех остальных, кожаном кресле, изготовленном специально для него, и Лесли вложила ему в руку красиво отпечатанную музыкальную программу.
Это был обычный его выбор: Бетховен, Брамс, Шостакович. И еще сочинение, о котором он просил: «Реквием» Верди. Но он не мог слушать его сейчас. Если он погрузится в эти мрачные аккорды и голоса, на него нахлынут воспоминания.
Эш откинул назад голову, не обращая внимания на зимнее представление за маленьким иллюминатором.
«Спи, дурак», — приказал он себе, не шевеля губами.
Но он знал, что заснуть не сможет. Будет думать о Сэмюэле и о том, что тот сказал, думать снова и снова, до самой их встречи. Эш будет вспоминать запахи дома Таламаски и то, как тамошние ученые были похожи на священников, и человеческую руку с зажатым в ней гусиным пером, выводившую крупные затейливые буквы: «Аноним. Легенды затерянной земли. Стоунхендж».