Когда ты любишь кукол и изучаешь их, ты начинаешь любить и все разновидности людей, потому что видишь целомудрие в выражении их глаз, то, как тщательно они сделаны, как изобретательно собраны вместе все части, создающие то или иное необычное лицо. Иногда Эш просто гулял по Манхэттену, намеренно видя каждое лицо как некое искусственно созданное целое, где ни нос, ни ухо, ни морщинка не были случайными.
— Она сейчас пьет чай, сэр. Она ужасно замерзла по дороге.
— Разве мы не посылали за ней машину, Реммик?
— Да, сэр, но она все равно замерзла. Снаружи очень холодно, сэр.
— Но в музее наверняка тепло. Ты ведь проводил ее туда?
— Сэр, она сразу поднялась наверх. Вы же понимаете, она очень взволнована.
Эш повернулся, сверкнув улыбкой (по крайней мере, он надеялся, что это улыбка), и отпустил Реммика — самым легким взмахом руки, какой только мог заметить этот человек. Потом пошел к дверям примыкавшего к комнате кабинета, по полу каррарского мрамора пересек кабинет и заглянул в следующую комнату, пол в которой, как и во всех остальных помещениях, тоже был мраморным, — там в одиночестве сидела у письменного стола молодая женщина. Эш видел ее в профиль. И мог заметить, что она волнуется. Он видел, что ей хотелось чая, а потом расхотелось. Она не знала, что ей делать со своими руками.
— Сэр, ваши волосы. Вы позволите? — Реммик осторожно коснулся плеча Эша.
— А это нужно?
— Да, сэр, это действительно необходимо.
У Реммика была при себе мягкая маленькая щетка для волос из тех, какими пользуются мужчины, поскольку не могут допустить, чтобы их заметили с такой же щеткой, как у женщин; и он, вскинув руку, быстро и решительно провел ею по волосам Эша — непокорным, в беспорядке падающим на воротник. Реммик давно говорил, что их следует подстричь и привести в порядок.
Слуга отступил на шаг и покачался на каблуках.
— Теперь вы выглядите великолепно, мистер Эш, — сообщил он, вскинув брови. — Хотя они и длинноваты.
Эш тихо хихикнул.
— Ты боишься, что я ее напугаю? — спросил он, легонько поддразнивая. — Но на самом-то деле тебе все равно, что она подумает.
— Сэр, я забочусь о том, чтобы вы хорошо выглядели, но только для вашей же пользы.
— Конечно, само собой, — тихо откликнулся Эш. — И за это я тебя люблю.
Он направился к молодой женщине и, приближаясь, из вежливости слегка пошумел. Она медленно повернула голову, посмотрела вверх и, увидев его, конечно же, была потрясена.
Эш протянул к ней руки.
Девушка встала, улыбаясь, и сжала его ладони. Теплое, крепкое пожатие. А она посмотрела на его руки, на пальцы, на ладони.
— Я вас удивил, мисс Паджет? — спросил Эш, одаряя ее своей самой благосклонной улыбкой. — Меня даже причесали в честь вашего прихода. Неужели я так плохо выгляжу?
— Мистер Эш, вы выглядите сказочно! — быстро произнесла девушка с заметным калифорнийским акцентом. — Я просто не ожидала… Не ожидала, что вы можете оказаться таким высоким. Конечно, мне все говорили, что вы…
— А я выгляжу человеком добрым? Такое обо мне тоже болтают.
Эш говорил медленно. Американцы часто не могли понять его «британский акцент».
— О да, мистер Эш! — ответила девушка. — Очень добрым. А волосы у вас такие красивые и длинные… Мне они нравятся, мистер Эш.
Это воистину доставляло удовольствие и весьма забавляло. Эш надеялся, что Реммик их слышит. Но богатство вынуждает людей держать при себе свое мнение о ваших поступках, заставляет их искать что-то хорошее в вашем выборе, в вашем стиле. Только это говорит не о подобострастии, а скорее о вдумчивости человеческих существ. По крайней мере иногда…
Эта девушка явно говорила правду. Она буквально пожирала его взглядом, и Эшу это нравилось. Он мягко сжал ее руки и отпустил их.
Пока он обходил вокруг стола, она снова села, по-прежнему не отрывая от него взгляда. Ее лицо было узким и слишком морщинистым для такой молодой особы. А глаза — синевато-фиолетовыми. Она была прекрасна на свой лад: красивые, хотя и не уложенные пепельные волосы, изысканно помятая старая одежда…
Да, не надо ничего выбрасывать. Достаточно снять вещи с вешалки в магазине поношенной одежды и оживить их всего лишь несколькими стежками и утюгом. Судьба фабричных вещей в их долговечности и перемене обстоятельств. Жатый шелк под флуоресцентным светом, элегантные лохмотья с пластиковыми пуговицами невиданного цвета, чулки из такого плотного нейлона, что из него можно было бы сплести веревки невыразимой прочности… Если бы люди не рвали их и не выбрасывали в мусорные контейнеры… Так много можно сделать, так много способов увидеть… Если бы в его распоряжении оказались все мусорные баки Манхэттена, из их содержимого он смог бы сделать очередной миллиард.