Песня звучала в лязге железного замка. В шипении затушенного факела. В тихом «Ведьма», брошенном напоследок. И в раздражающем перезвоне капель, что сочились с потолка.
Кап-кап-кап…
Слово за словом.
Фира ненавидела эту песню, но, влюбившись в гусли, отчего-то первым делом начала наигрывать именно ее. А потом, себе на горе, поведала Людмиле, что значат эти округлые, гортанные звуки: деханскую речь та слышала впервые.
– Я так и знала, что это история великой любви! – вздохнула княжна. – Гудьба такая… трагичная, но полная надежды.
Фира только головой покачала:
– Лекарю пора проверить твои уши. Где ты там нашла любовь и надежду?
Ей самой в каждом изгибе песни слышались лишь болезнь души и разума, ярость и, возможно, немного страсти – никак не любви.
– Ты просто черства, как прошлогодний хлеб! – Людмила рассмеялась и, покружив по горнице, рухнула на скамью. – Пообещай одно: когда полюблю вот так же, ты споешь эту песню на пиру.
– Эдакую боль да на свадьбе выливать? Решат, что зла тебе желаю.
– Да кто там что поймет? Деханцев в наших краях отродясь не бывало, а может, все и вовсе решат, что ты на луарском лопочешь. Так что обещай!
И Фира сдалась, а теперь молилась и Творцу, и всем здешним идолам, чтобы остальные и впрямь не разбирали чужой речи и услыхали лишь что-то непонятное, возможно, «о любви и надежде».
Какая ж глупость…
Маленькую щербатую скамейку меж столами поставил Борька. Он же прикрикнул на скоморохов, чтоб угомонились, а потом вдруг Людмила на ноги поднялась и недовольного Руслана за собой потянула. Тогда-то все и притихли разом.
Верно, ждали слов от молодых, а вместо этого Фира из тени выскользнула, к скамье прошла и уселась. Деревянное крыло гуслей легло на колени – будто целым дубом придавило. И так ей желалось поскорее со всем покончить, что петь Фира начала раньше, чем успела до струн дотянуться, и первая строка, неуверенная, зыбкая, продрожала в гнетущей тишине.
В ушах звенело.
Мелькали перед глазами все те разы, когда она тихонько напевала эти слова в темной горнице под растущей зимней луной или на скамейке в тени деревьев в разгар жаркого лета – только для Людмилы, для нее одной.
– Как думаешь, он всегда был драконом или обратился в него, пока искал?..
– Думаю, всегда, княжна. Неспроста их разлучили люди и боги… А может, девица сама сбежала?
– Не говори так!
Тогда она смотрела на Фиру с затаенной мольбой, будто и впрямь верила, что глупая песня приведет к ней дракона. А теперь – с благодарностью, словно сбылось все, о чем мечталось.
Неловко делалось от этого взгляда, неловко, боязно и тошно. Потому что Руслан был влюблен – конечно, влюблен, как же в прекрасную княжну не влюбиться! – но отыщет ли она в его чувствах столь желанную одержимость? И не разрушит ли все в погоне за болезненной страстью, когда очутится в тихой южной гавани, послушная жена, самоотверженная мать?