Выбрать главу

Ну как увидят? Ну как снова в подвалы бросят?

Это уже потом выяснилось, что суровый Бог, коему противно колдовство, остался далеко-далеко в Луаре, вместе с отцом и братьями. И что никто здесь не будет грозить карами от его имени и за крест хвататься, а ежели почуют в тебе ведьму, то разве что стороной обойдут, но могут и помощи попросить. Или просто так одарить. Задобрить.

Странная земля, дикая.

И радоваться бы этим странностям, этой свободе, но местные боги тоже оказались не столь просты. И шутили жестоко, и карали за сущие глупости, и награждали так, что век бы этих наград не видать. Леса, озера и болота полнились нечистью да всякого рода проказниками, после встречи с которыми можно не только месяц жизни потерять, но и кусок плоти. А раз уж ведьмы и колдуны тут в почете, то и злые средь них находились, и особо хитрые: сам наслал на деревню мор, сам же пришел с целебным снадобьем.

Порой Фира думала, что Луар куда безопаснее. Что под присмотром Творца и праведнее, и теплее, а если все же сожгут ее… что ж, зато не успеет никому навредить.

В другие же дни о прошлом почти забывалось, душа пела и сила плескалась внутри, точно мед хмельной. Верилось тогда, что не просто так ее увело от костра прямиком на волю, от безразличного родителя – к радушному князю Владимиру, от холодных и грубых братьев – к юной княжне, что стала и сестрой, и подругой.

Стала всем.

Упрямая и неугомонная с одними, скромная и послушная с другими, переменчивая, что весеннее небо, всегда разная, но всегда настоящая. Верная.

Потому и отказывать ей было трудно, но необходимо.

Сама себя Людмила не защитит.

Фира вгляделась в ее лицо, ожидая обиды, скорби, злости даже, но княжна вдруг расслабилась и улыбнулась.

– Тогда погадай мне, – промолвила легко. – Как в детстве, помнишь? Погадай, успокой мое сердце.

Неожиданные слова, спасительные, но нутро тревожно сжалось: слишком уж скорая перемена… даже для Людмилы.

Фира прищурилась:

– Для гаданий особая пора нужна.

– Вот сегодня ночью к тебе и постучусь, – отмахнулась княжна. – Пора вполне годная, луна до краев налилась.

– Уходить надо, – подал голос Борька, поднимаясь на карачки. – Караульных по двору пустят – до утра тут застрянем, и никакой вам ворожбы.

Фира замешкалась. Прав он был, и в тереме их вот-вот хватятся, но муть на душе взвилась такая, что хоть вой и привязывай Людмилу к стропилам – пусть таки посидит до зари, поразмыслит.

Не могла она отступиться от того, чем ярко загорелась, по крайней мере, не променяла бы чудо дивное на детскую забаву, для которой и ведьма-то не нужна. Ведь видела все то же, что и Фира: клеть огромную, да как ворон просовывает меж прутьев то одно крыло, то другое, то все четыре сразу, разминает и вскрикивает порой грозно, не по-птичьи совсем, по-человечьи.

Разве ж сможет княжна теперь просто уйти от заветного пера, когда до него рукой подать?

Но кого станет просить о помощи, раз уж Фира с Борькой отказались? Братьев? Не поддержат они бабью блажь. Сама пойдет на храбров ресницами махать? Так они ее, скорее, в покрывало завернут и сдадут жениху, чтоб не шлялась где ни попадя. И из девиц в птичник никто не сунется, а если сунется, потом по всему детинцу разнесет, что княжна с нее стребовала.

Больше ничего в голову не шло, но и спокойствия не прибавлялось.

Фира потянулась было к Людмиле – сжать запястье, сказать что-нибудь мудрое, правильное, – но та мягко отстранилась и кивнула на распахнутые створки сенника, за которыми торчала макушка приставной лестницы:

– Давай первая. Как свистнешь, и я спущусь.

Слова так и не нашлись. Фира молча поднялась, прокралась к двери и, глянув, нет ли кого на задворках, ухватилась за тетивы и обернулась напоследок к княжне.

Улыбчивой. Решительной.

Такие затей на полпути не бросают, а потому ночь впереди ждала бессонная.

Глава II

Солнце почти скатилось под землю, лишь алый бок торчал из-за городской стены, а Руслан все никак не мог до ложницы[3] добраться. И ведь засветло ворота прошли, на капище успели побывать, со жрецами потолковали, великому князю в ноги поклонились, дружину в гриднице пристроили, отобедали и перевара напились, так что Третьяк, поди, уже какую девку на перинах щиплет, а он, Руслан, как дурень по двору слоняется.

Потому что у всякого встречного к нему десяток дел и вопросов!

Привез ли он гребень, али милку его другим чесать? Что на сборах завтра петь: про сапожки иль про шубку? Не то споют про шубку, а он сапожки подарит. Смыслит ли его побратим в оберегах, все ли как надо сообразит? Еще не хватало, чтоб молодых сглазили! Сохранил ли Руслан венок с ладных гуляний? Неужто не знал, что положено сухоцвет в ступе растолочь да пылью рушник свадебный присыпать?

вернуться

3

Ложница – спальня.