Опера, смеясь, загрузили дорожные сумки в багажник и расположились в кабине. Машина помчалась по трассе в сторону Среднедонска, а Песчанцев продолжил:
– Если честно, то на вашем месте мне оказаться не хотелось бы. Дело о Брутах, как я уже мог убедиться лично, – стопроцентный висяк, без малейшего намека на хоть какие-то шансы быть раскрытым. Там заморочка на заморочке! Можно мозги свихнуть.
Глядя в окно на приближающиеся кварталы Среднедонска, Лев поинтересовался:
– И самая главная из них?
– Полное отсутствие хоть каких-нибудь следов. Ни-че-го! Ни отпечатка пальца, ни следа обуви, ни волоса для генетической экспертизы, ни тем более орудия преступления… О свидетелях и вовсе говорить не приходится. Их нет! – Подполковник широко, насколько это позволяла кабина, развел руками. – Произошло три убийства. Опера, что называется, по каждому из них рыли землю на три метра в глубину. На коленках все обползали, каждую былинку перебрали – ни единой зацепки. Пропали без вести четыре человека. Тут вообще – ноль информации.
– Я так понимаю, чего-то общего между убитыми и пропавшими установить не удалось? – уточнил Крячко.
– Вот именно! – стукнул себя кулаком по коленке Песчанцев. – Здесь вообще никакого намека даже на самую отдаленную системность и какие-либо привязки.
По его словам, каких-либо аналогий по полу, возрасту, внешности, одежде, родственным связям, профессии, наличию тех или иных заболеваний, участию в общественной деятельности и многому другому выявлено не было… Брали во внимание даже количество, виды и масть животины на подворье, в какой-то момент появилось предположение, что на хуторе орудует некий мстительный параноик, убивающий, допустим, тех, у кого корова черная или бурая. Или, например, по признаку того, какой породы дворовая собака – дворняжка или овчарка.
Но даже самое тщательное изучение, в том числе и каких-либо экзотических жизненных обстоятельств, чего-то общего между потерпевшими установить не позволило. Местные сыщики, даже приблизительно не зная, «от какой печки плясать», оказались в глухом тупике.
– …Это в некоторой мере напоминает ситуацию девяностых, когда по Ростовщине ловили Чикатило, – в голосе подполковника зазвучали нотки горечи. – Это была, я вам скажу, прямо-таки настоящая дьявольщина! Нет, в самом деле! Я тогда еще курсантом был, но помню, как будто все это случилось буквально вчера. Какие бы ни организовывали ему ловушки, какие бы ни ставили, условно говоря, капканы – все впустую. Он как будто чувствовал их на расстоянии! А Оноприенко на Украине? Это же вообще был сущий дьявол! Когда он ночью входил в деревню, все собаки начинали выть.
Некоторое время в салоне машины был слышен только приглушенный гул мотора и шорох колес, бегущих по асфальту.
– Скажите, а экстрасенсов подключить не пытались? – спросил Станислав с таким видом, словно сам только тем и занимался, что каждый день подключал экстрасенсов к расследованию.
– Да все уже перепробовали, – с досадой в голосе ответил подполковник. – И экстрасенсов, и гадалок – негласно, конечно! – приглашали к сотрудничеству. Ну, результат тут был какой? Часть этой оккультной братии несла ахинею, даже близко не соответствующую реальным обстоятельствам происшедшего. Другая часть, только взявшись, тут же отказывалась от работы. По их словам, информация заблокирована какой-то непонятной силой. Ну, в мистике я не силен. Может, это и в самом деле имеет место быть, а может, просто люди дурака валяют, ищут удобные отмазки. Кстати, протоколы сеансов с участием всех этих «просветленных» есть в деле, можете ознакомиться. Ну а вот вы сами, так сказать, навскидку, что думаете о подоплеке наших ЧП?
– Пока с выводами и предположениями спешить не будем, – сдержанно улыбнулся Лев, – но полное отсутствие следов и улик наводит на кое-какие серьезные размышления. Согласитесь, полное отсутствие следов – это уже в известной мере, след. Пусть и чисто условный.
– То есть отсутствие улик – уже улика, вы хотите сказать? – вопросительно посмотрел на него Песчанцев.
– Вот именно… – совершенно обыденным тоном подтвердил Гуров. – Да в этом-то ничего особенного и нет. Сами посудите. Если кто-то совершает преступление, особенно, так сказать, по наитию, то не оставить хоть каких-то следов он просто не может. А вот человек, творящий зло таким образом, что и волоска не найти, скорее всего, киллер-профессионал. Но таких не так уж и много. Поэтому есть шанс его вычислить.
– Хм-м… Кстати! – негромко рассмеялся подполковник. – Что-то наподобие я тоже уже предполагал и говорил об этом начальству. Но меня почему-то слушать никто не захотел.
– Обычная история… – понимающе кивнул Крячко. – Подчиненный ничего умного сказать не может уже потому, что он подчиненный. А вы сами в Брутах бывали? Каково ваше личное впечатление о том, что там реально происходило?
Тягостно вздохнув, Песчанцев мрачновато обронил:
– Бывал. Впечатление? В моральном плане хутор напоминает иллюстрацию к триллеру. Особенно при осмотре места убийства. Все три трупа в луже крови, у всех троих на шее глубокий прокус. Выглядит так, словно он выполнен длинными, не менее пяти сантиметров, острыми клыками. Как определили трассологи, изучавшие стенки ран, такой укус собака или иной хищник с вытянутой мордой нанести не мог. Только существо, имеющее челюстной аппарат, аналогичный человеческому.
– То бишь вампир… – утвердительно предположил Станислав. – Но кровь-то ведь не выпита! Значит, это имитация?
– Не исключено… – задумчиво кивнул подполковник и вдруг спросил: – А с кем из нашего руководства вы хотели бы увидеться?
Пожав плечами и взглянув на Крячко, Гуров ответил, что был бы не против встретиться с начальником областного следственного отдела. Песчанцев тут же достал сотовый телефон и, набрав номер, сказал о том, что хотел бы услышать некоего Петра Васильевича. Немного погодя, нажав на кнопку отбоя, он с досадой сообщил, что тот сегодня крайне занят и встретиться никак не может.
В этот момент, свернув в очередной раз, они остановились у здания областного УВД. Выходя из машины, Лев спросил:
– А почему этот хутор называется Бруты? Это что, в честь Брута, убившего Юлия Цезаря, или в честь гоголевского бурсака Хомы Брута?
Песчанцев, хитровато улыбнувшись, охотно подтвердил:
– Вы правы, именно в честь бурсака хутор и назвали.
Неспешно поднимаясь по ступенькам, он рассказал о том, что хутор был основан сыновьями бурсака Хомы Брута. Как и большинство бурсаков, будучи далеко не самого благочестивого поведения, Хома имел в пригородной слободке Киева «даму сердца», с которой регулярно встречался. Незадолго до случившегося с ним, о чем Гоголь написал в своем знаменитом рассказе «Вий», женщина родила ему двоих сыновей. Тем же летом Хомы Брута не стало.
– …Я не берусь утверждать, что он погиб именно так, как это описано у классика. Но наверняка что-то похожее с ним и в самом деле произошло, – особо подчеркнул Песчанцев. – Видимо, Николаю Васильевичу фабулу того происшествия кто-то пересказал, а уж он развернул ее в целое повествование.
Как поведал подполковник далее, после жутковатой смерти Хомы Брута во время отпевания панночки-ведьмы, мать его сыновей сразу же уехала подальше от Киева и обосновалась в Вильно. А когда парни подросли, то перебралась в Великороссию и поселилась на Дону. Вышла замуж за богатого вдового казака. Он вырастил ее детей, как своих собственных, дал им свою фамилию.
Что это была за фамилия, подполковник не знал. Но слышал, что на деньги отчима парни купили себе земли на берегу Дона и основали там хутор, который назвали по его имени Тарасовским. Однако люди, знавшие их настоящую фамилию, позже его все равно переименовали в Бруты.
– Это все, что мне известно, – заключил Песчанцев, открывая свой кабинет и приглашая гостей войти. – Прошу! Сейчас определимся с вашим размещением, транспортным обеспечением и тому подобным.
Вместе с подошедшим к Песчанцеву пожилым полковником, исполнявшим обязанности зама начальника облУВД по хозяйственной части, опера рассмотрели варианты своего дальнейшего пребывания в Среднедонске. Предложение полковника, назвавшегося Анатолием Романовичем, разместиться в областном центре, в одной из губернских гостиниц, или хотя бы в райцентре Краснокуренном, гости отвергли категорически.