И вот здесь, в горах, появились новые люди.
Им предстояло овладеть богатствами, таящимися здесь, развеять легенду о рудной бедности этого края, оживить горы, перестроить жизнь людей.
— Да, — медленно оборачиваясь к своим товарищам, произносит Макаров. — А ведь торжественная встреча, пожалуй, не имела места…
— Пожалуй, не имела, — мрачно откликается Николай, тряся своей огненной шевелюрой. — Может быть, мы не там, где нужно, вышли?
— Вот что, — как бы в раздумье произносит Макаров, почесывая переносицу. — Вы пойдете в кишлак и найдете эту шарашкину контору. Там располагайтесь и ждите меня. А я отправлюсь прямо на дорогу, как говорится, с корабля на бал…
Он прикуривает у Николая, передает ему свой чемоданчик и решительно направляется в сторону такира.
Камыш бесшумно смыкается за ним.
Наталья морщит нос, поправляет волосы и растерянно смотрит ему вслед.
Николай исподлобья следит за ней. В его серых глазах нежность.
— Пойдем, Наталочка, — наконец произносит он, вскидывая на плечо фанерные чемоданчики. — Казала мени маты…
…Макаров медленно пробирается между зарослями камыша по узкой тропинке. Он то поднимается на невысокие холмы, то вновь спускается вниз. И вдруг ударяет себя по лбу, словно о чем-то вспомнив. Лампа? Он забыл захватить лампу! А сколько опытных людей в Ашхабаде говорили ему об этом. Лампа нужна как воздух!
— И чтоб обязательно «Молния» на специальной металлической подставке. Без лампы пропадешь, — говорили ему, — тоска заест!
— Ну и шляпа же я! — восклицает он, взбегая на очередную возвышенность. — Постой, а где же дорога? Он хорошо помнит, что она должна начинаться у железнодорожного полотна и идти почти строго на север по такиру.
До слуха Макарова доносится чья-то песня. Он прислушивается, но не может понять ни слова.
Это туркменская песня. Макаров не понимает слов, но в печальной мелодии ему слышится тоска и боль горячей, но, может быть, непонятой или неразделенной любви.
Он взбегает еще на один бугор и теперь уже ясно видит певца. Это юноша-туркмен. Он сидит на маленьком кудлатом ишачке, его длинные ноги свисают почти до земли.
Юноша одет в серый пиджак и такие же брюки, на голове большая папаха. Черные широкие брови туркмена сурово сдвинуты и образуют одну широкую полосу.
Вот он заметил Макарова и широко улыбнулся.
— Здравствуй, товарищ, — первый произносит он, соскакивая с ишака и протягивая крепкую смуглую руку. — Будем знакомы, пожалуйста, Мамед, местный житель.
— Здоро́во, — улыбается ему в ответ Макаров. — А я вот дорогу ищу…
— Какую дорогу? — удивляется Мамед, и брови его настороженно сдвигаются. — Зачем тебе дорога? — снова спрашивает Мамед, не спуская с Макарова глаз.
Макаров торопливо достает из кармана пачку папирос «Строим».
— Куришь? — протягивает он пачку.
— Зачем? — брезгливо морщится тот. — Черным дымом дышать? Нехорошо.
— Конечно, нехорошо, — соглашается Макаров, с любопытством поглядывая на юношу. — Меня сюда дорогу строить прислали. Прорабом назначили. А сам я из Украины, из Полтавы. Может, слышал?
Брови Мамеда расползаются все шире и шире. Он дружелюбно улыбается.
— Конечно, слышал. У меня начальник — Мирченко, тоже из Украины. Геолог. Хорошие песни поет. Я теперь хорошо Украину знаю. Очень хорошо.
Он поднимает руку, словно требуя внимания.
— Тарас Шевченко, — торжественно произносит он. — Правда? Днепрострой! Правда?
— Правда, правда, — взволнованно кивает головой Макаров.
— И песни хорошие, — продолжает Мамед. — Вот послушай.
Он вдруг запевает, чуточку перевирая слова и мелодию:
Правильно?
Он подходит вплотную к Макарову и снова пожимает ему руку.
— Здравствуй, Украина, — трясет он руку Макарова. — Помогать нам приехал?
— Здравствуй, Туркмения, — поддаваясь его волнению, отвечает Макаров.
Брови Мамеда снова сурово сползаются.
— А дорогу плохо твои люди строят. Совсем плохо. Вот сам увидишь. — Он внимательно смотрит в глаза Макарова. — Ты как будешь работать? Хорошо?
И, не дождавшись ответа, назидательно произносит, подняв кверху указательный палец:
— Хорошее дерево по плодам узнают, а хорошего человека — по его делам. Такая у нас пословица есть.
Он вскакивает на ишачка.
— Пошт, пошт! — кричит и проезжает вперед.
И вот, наконец-то, Макаров видит дорогу. Свою дорогу!