Удивление и любопытство мелькнуло в черных глазах Берды Сатилова. Ниязов насмешливо улыбнулся.
— Прямо мудрец настоящий, — процедил он. — Все решил, как царь Соломон. Смотри, как бы ты не промахнулся!
Сатилов молчал…
…Поздней ночью вернулся Макаров в контору. Вокруг стояла тишина, только изредка лаяли шакалы в густых тугаях.
На темном небе, словно на исполинском ковре, рассыпаны прекрасные узоры: и «первые цветы» и «птичий след», и даже пышные «эрсаринские розы» — все чудеса бархатистых текинских ковров.
«Черт возьми, — думает Макаров, — просто не верится, что в этой тишине, под этим сверкающим небом могут быть люди, помышляющие натравить человека на человека, а то и просто убить его ударом кинжала». Но туркменская пословица гласит: «Нет гор без волков», а горы были рядом, и сердце даже во мгле ощущало их каменистые громады.
В конторе все спали. В дальнем углу за конторским шкафом, поджав к подбородку ноги, на деревянной кровати с веревочной сеткой спал Буженинов. Что-то нехорошее снилось ему, он стонал и поскрипывал зубами, поворачиваясь с боку на бок.
Против входа на раскладушке храпел Николай. Он и сегодня отмахал километров пятнадцать, уточняя нивелировочные ходы. Не спала только Наталья. Она стояла возле освещенного лампой стола в своем старом сарафанчике и в каких-то стоптанных турецких шлепанцах на босу ногу. Увидев Макарова, она улыбнулась.
— Ну, что там? — спросила она шепотом, отрываясь от чертежа.
Макаров только махнул рукой. Он подошел к девушке и, дружески положив руку на ее плечо, стал разглядывать чертеж.
— Получается? — так же шепотом спросил он.
— Все хорошо, — ответила Наталья. — Только вот это место. Ты знаешь, — она указала карандашом, — здесь большие скальные работы. Ну и завал еще.
— Ладно, — пробормотав Макаров. — Во всяком случае, это в тысячу раз реальней фантастической насыпи по такиру. Заканчивай быстрей, и пусть Николай…
Макаров внезапно замолчал. В воздухе что-то мелькнуло и с тяжелым стуком упало на чертеж. Это была фаланга. Желтая, мохнатая, похожая на огромного паука, она тотчас же поднялась на лапы и стала поворачиваться из стороны в сторону, подняв кверху свои щупальцы и щелкая челюстями.
— Не шевелись, — прошептал Макаров. Молниеносным движением он смахнул фалангу на пол и тотчас же раздавил ногой.
Наталья как подкошенная упала на кровать и залилась слезами. Плечи ее конвульсивно дергались, она билась, словно в припадке.
— Что ты, что ты, — растерянно повторял Макаров, пытаясь отвести ее руки, прижатые к лицу. — На верблюде ездишь, а жука испугалась!
— Не хочу жить в горах! — воскликнула Наталья. — Мне страшно! Страшно! Домой хочу, ты понимаешь, домой!
— Да ты успокойся же, — уговаривал ее Макаров. — Поедешь домой. Успокойся, пожалуйста.
Но она билась и рыдала, и проснувшийся Николай, протирая кулаком глаза, силился понять, что происходит в конторе.
Макаров зачерпнул кружкой воды и подал Наталье. Она жадно выпила воду и, тяжело дыша, всхлипывая, снова села у стола, собираясь продолжать работу.
— Вот что, — хмуро произнес Макаров. — Ты лучше ложись спать. А вообще договоримся — участок в горах передашь Родионову, а сама перейдешь сюда.
Наталья вскочила, как ужаленная.
— Ты что это, серьезно? — уставилась она на Макарова. — Я же их там всех уговорила остаться, а сама убегу. Ты как думаешь, а?
Макаров не выдержал. Он глухо выругался, выскочил из конторы и хлопнул дверью так, что со стола упала кружка.
ТЕЛЕГРАММА
Века и века образовывались могучие, титанические горные массивы Средней Азии. Здесь и докембрийские кристаллические сланцы, и современные глины и пески.
Могучие горные массивы Копет-Дага и Памира, горы Большого Балахана и Мангышлака, хребты Тянь-Шаня, словно образовавшие величайшую горную страну, были вызваны к жизни могучими космическими сдвигами земной коры, происходившими в различные геологические эры.
В пра-прадревние времена на месте беспредельных горных кряжей Памира и Тянь-Шаня плескались бурные суровые волны докембрийского моря. Кто знает его границы и его глубину? Можно, только представить себе эту величественную картину беспредельного океана, из мрачных вод которого подымались к косматым тучам исполинские вершины.
Но проходят века, и уходит море. К солнцу, к свету поднимаются все новые и новые участки суши, горные кряжи. Море отступает на юг.