Костенко протянул Макарову руку.
— Прибыл из командировки, — доложил он.
Макаров сухо пожал ему руку.
— Рассказывай, — коротко, бросил он.
В контору вошли Борисенко и Серафим. Видимо, они хотели что-то сообщить Макарову, но, увидев, что он занят, отошли к столу Буженинова.
— Да что рассказывать, — присел на табурет Костенко. — Пошел сразу я к главному инженеру…
— К Чернякову? — перебил его Макаров.
— К нему, — кивнул головой Костенко. — Он, напевая что-то по-французски, посмотрел наши чертежи…
— А письмо? — снова перебил его Макаров.
— Письмо он даже не стал читать. Цидульки, говорит, читаю только от девиц и вдов.
Увидев, как покраснел Макаров, Николай заторопился.
— Посмотрел на чертежи и говорит: «На все это наплевать и забыть. Проект утвержден, смета утверждена, а если вам там заниматься нечем, так пейте водку и играйте в подкидного».
— Негодяй, — вскрикнул Макаров. — А ты ему что? Смолчал!
— Это же твой товарищ, — обиделся Костенко. — Вот ты и поезжай, поговори с ним.
— И поеду, — заорал Макаров, ударив кулаком по столу так, что с него слетела чернильница-невыливайка. — Но я ведь тебя послал, тебе доверил. А у Ткачева ты был?
— Был, — угрюмо отозвался Костенко.
— Ну и что?
— Да что? Ничего. Вызвал он Чернякова. Ругались они с ним, как сапожники. Меня выставили за дверь. А потом Ткачев меня позвал и говорит: «Делайте, как сказал главный, нечего фокусничать».
— Фокусничать! — побледнел Макаров. — Да я ведь, да я… Мы уже завал разобрали. Почти самое главное сделали. Что же они там?
Он силился свернуть цигарку и никак не мог сделать это мелко дрожащими пальцами.
В конторе стало тихо. И вдруг все вздрогнули. Это из рук Натальи выпала чашка, которую она все время терла, терла, не сводя глаз с Макарова и Николая, и никак не могла вытереть.
Наталья села на табурет и заплакала.
— Давайте уедем отсюда, — растирая руками слезы, заговорила она. — Домой, в Полтаву. Ничего у нас тут не получится. Ничего!
— Наталья! — вскочил Макаров. — Ты почему не на работе?
Наталья тоже встала.
— На минутку зашла, — пробормотала она. — Просила Николая чашку купить. И вот… разбила.
Макарову стало жаль ее.
— Ничего, он тебе в следующий раз целый сервиз привезет. А вы что, друзья? — повернулся он к Борисенко. — Что это за парад?
— Мы по секрету, — почти прошептал Борисенко, лукаво улыбаясь.
— Ну что там? — подошел к нему Макаров.
— Выйдить на хвылынку, — снова прошептал кладовщик.
Макаров вышел. К нему сейчас же подошли и одновременно жарко зашептали Борисенко и Серафим.
— Там на станции в чайхане девка сидит. Вторые сутки. Красивая. И все плачет.
— Ну и что? — не понял Макаров.
— Давай, товарищ прораб, возьмем ее сюда, к нам, — елейно заулыбался Борисенко. — Зачем пропадать девке?
— Возьмем, товарищ прораб! — в тон ему взмолился Серафим.
— Морды вы собачьи, — засмеялся Макаров. — Девушку приведите. У нас работы хватит. Но имейте в виду…
— Что вы, что вы! — замахал руками кладовщик. — Пошли, Симка!
Когда Макаров возвратился в контору, там никого не было. Только Буженинов что-то отщелкивал на счетах.
Макаров вспомнил, что еще утром получил на станции письмо из дому, да так и не успел его прочитать. «Что там мать пишет? — подумал он, надрывая синий конверт с маркой, изображающей красноармейца в шлеме. — Как там ей живется одной?»
Отец Виктора умер еще в восемнадцатом году от свирепствовавшей тогда испанки. Матери одной пришлось воспитывать сына. Она работала, хлопотала по хозяйству и никогда не показывала, как тяжело ей приходится. Особенно тяжелой оказалась для нее первая разлука с сыном.
«Все жду тебя, Витя, — писала она. — Каждый вечер кажется: вот-вот ты пробежишь по веранде и постучишь в дверь. Только понимаю, не на месяц и даже не на год уехал ты в эти далекие края. Знаю я, что нелегко вам будет там, да где теперь сладко? Вот и у нас идет борьба с кулаками. Трудно очень с хлебом и вообще с продуктами. Но ты не беспокойся. Живи и работай спокойно. Береги себя».
«Надо что-то послать матери», — подумал Макаров.
Он тотчас же прикинул. Из полученной им накануне зарплаты у него осталось 150 рублей. Правда, нужно две недели питаться, но ничего, как-нибудь продержусь, а матери пошлю сто рублей. Все-таки помощь.
Буженинов будто угадал его мысли. Он неслышно поднялся и положил перед ним несколько нарядов на оплату.
Макаров просмотрел их. «Ага, — подумал он, — 25-й и 30-й пикеты! Вот она ваша земляная насыпь — сотни кубометров грунта, тысячи рублей расходов. А ведь всего этого можно было избежать». После получения телеграммы Костенко он сразу же перевел основную массу рабочих на старую трассу. На новом варианте трудилась только одна бригада, работавшая под руководством Натальи. «Постой, а это что такое? — удивился он. — Это же косогор на 27-ом пикете. Насыпь высотой полметра и такая же срезка. Откуда же взялось столько земли?»