— Я за него, — поднимается русоволосый. Рубашка его расстегнута, в вырезе видна татуировка — синяя русалка с огромной грудью…
— Старший десятник Родионов, — представляется он и протягивает большую жилистую руку. — Федоров уехал в банк, за деньгами. С кем имею честь?
— Техник Макаров. Приехал принимать дорогу.
Лица всех вытягиваются. Родионов изумленно переглядывается со своими товарищами.
— Ну, что ж, — говорит он после минутного колебания. — Знакомьтесь.
Из-за стола неловко поднимаются остальные и поочередно представляются.
— Назаров, Сидор Иванович.
Сидор Иванович изрядно наклюкался. У него седые, коротко подстриженные волосы, лицо в глубоких морщинах и такой алый нос, что кажется — подуй на него посильней, и он сразу вспыхнет горячим пламенем.
Вслед за ним к Макарову подходит молодой парнишка с лихим чубом в красной футбольной майке.
— Симка, — внушительно произносит он.
Все несколько смущены и встревожены происходящим.
— Прошу садиться, — придвигает Родионов пустой деревянный ящик. — Поминаем товарища. Боевого помбуха Емельянова.
— Сейчас не время, — отклоняет приглашение Макаров. — Прошу всех на дорогу. И давайте сразу же договоримся: в рабочее время ни проводов, ни поминок не устраивать.
— Нужно же соблюдать обычай, — изумленно смотрит на Макарова Назаров. — Как же это так?
— По обычаю это делается после похорон, — сухо парирует Макаров. — Да это вы и сами великолепно знаете. — Он направляется к двери. — Прошу за мной!
Родионов широко раскрытыми глазами, как будто не понимая происходящего, смотрит на Макарова. Глаза его темнеют, лицо становится совсем бурым. Но он сдерживает себя, машет рукой и бросает:
— Пошли, братва!
Пошатываясь и спотыкаясь, они выходят и бредут вслед за Макаровым по направлению к дороге.
— Молодо, зелено, — ворчит Назаров и вдруг запевает: «Вот приедет барин, барин нас рассудит!»
— Шагай, старый верблюд, — злобно рычит на него Родионов. — Распелся в рабочее время!
…Вечером, когда Макаров вернулся в контору, он был приятно поражен. Окна были вымыты, стены побелены, стол выскоблен и накрыт чистой газетой, пол подметен и побрызган.
— Это все Наталья, — кивает в угол Николай, склонившийся у стола над проектом. — Дорожка! Тридцать два километра по такиру и пятнадцать в горах. Серпантины. Зубы обломаешь. Три миллиона рублей. Ты представляешь себе, Виктор?
Макаров вытирает потный лоб.
— Вот мне эти тридцать два километра по такиру и не нравятся, — устало произносит он.
— Почему? — удивляется Назаров. — Идеальная прямая.
Макаров некоторое время молчит.
— Я здесь другом одним обзавелся, — медленно произносит он. — Мамедом звать. Чудесный человек. Я уж его к нам на работу пригласил — он эту местность здорово знает. Так вот он говорит, что по этому такиру весной ни пройти ни проехать.
— А как же изыскатели? — снова удивляется Николай. — Ведь они-то об этом тоже думали…
— Они думали, а нам строить, — криво усмехается Макаров. — Ну, да ладно. Будем как-то выпутываться.
Наталья меж тем возится за стареньким шкафом с папками, которым она отделила себе дальний угол в комнате. Слышно, как она что-то там приколачивает молоточком.
Наступают сумерки. В комнате темнеет. Из окна видно, как над горами сгущается фиолетовая темень, и они постепенно исчезают в ней.
— Нужно туда, в горы идти, — продолжает Макаров. — Там самый ответственный участок. А людей нет. Я вот думаю, Николай, придется тебе этим делом заняться.
— Каким делом? — изумленно поднимает брови тот.
— Вербовкой, — как бы не замечает его удивления Макаров. — Все это сейчас крайне важно — и кадры, и снабжение. А то ведь здесь даже паршивой столовки не открыли. Позор!
— Ты что же, думаешь меня в снабженца, в интенданта превратить? — голос Николая дрожит. Лицо его побледнело. Он комкает лежащие перед ним листы проекта и медленно встает.
Макаров тоже поднимается.
— Знаешь что, Николай? — с трудом произносит он. — Нам нужно с самого начала…
За шкафом кто-то вскрикивает. Это Наталья. Видно, промахнулась и угодила по пальцу. Там разливается какое-то сияние. Наталья тут же выходит из своего угла и направляется к ним, держа в руках большую керосиновую лампу со стеклом.
— Чудо! — восклицает Макаров, забыв обо всем. — Я же весь день думал об этой проклятой лампе. И как ты догадалась?
Наталья краснеет.
— Ты еще про эту лампу в Ашхабаде нам все уши прожужжал, — тихо произносит она. — Все вы, мужчины, такие бесхозяйственные.