Другие венценосцы также стремились увековечить свое имя и деяния в письменах, но прибегали к иным языкам. Основатель первого бирманского государства король Анората оставил свои послания на санскрите, пали и монском языке. Есть тексты, в которых встречаются одновременно отдельные монские слова, пью и пали, к которым прибегали правители. Королю Нарапатиситу суждено было стать основоположником бирманской национальной письменности.
О чем же поведал первый памятник бирманской письменности? В первых четырех строчках на пали король воздал должное Будде, затем уже на бирманском языке проставил дату своего письма (осень 1196 года), перечислил все свои титулы и только потом начал повествование. Ученые располагают лишь двумя древними текстами с описанием границ Паганского государства. Нарапатиситу сделал это первым и самым подробнейшим образом. Он рассказал также о мощи своей армии, которая подразделялась на внутренние войска и войска, предназначавшиеся для участия в заграничных военных кампаниях, сообщил о строительстве храма Дхаммараика, произведенных затратах, дарах, административном делении населенных пунктов. Эта каменная плита стала ценным историческим документом, давшим важный материал не только для исследования особенностей развития бирманского языка и письменности, но и для более глубокого изучения древней истории Бирмы.
В числе целого ряда новшеств во времена Паганского государства появились первые судебные органы, уголовное и гражданское право. Древние надписи на каменных плитах свидетельствуют и о том, что в эту эпоху (1044–1287) в Бирме существовали три судебные инстанции. Высший суд функционировал довольно редко и только при непосредственном участии короля. На этом уровне рассматривались сложные дела, требующие окончательного решения, которое выносил сам король. Большинство же судебных дел вершилось в постоянно действующей низшей инстанции. Приговор этого суда можно было при необходимости обжаловать в апелляционном суде, а в опорных случаях обратиться в высший суд, за которым всегда оставалось последнее слово. В те далекие времена бирманская юридическая практика сводилась главным образом к тому, чтобы утвердить мир и спокойствие путем возможного примирения сторон, сглаживания остроты конфликта. Поиски истины не сопровождались какими-то длительными, судебными дознаниями, так как не было и специальных актов, регламентирующих сам ход судебного процесса. Судебные заседания проходили с участием двух-трех судей, которые порой вступали в переговоры с конфликтующими сторонами, уговаривая пойти на примирение. Если это удавалось, то в знак подтверждения согласия и истец и ответчик публично жевали зеленые листочки чая и полюбовно расходились.
Потерпевший, обвиняемый и свидетели давали устные показания. Свидетели делились на тех, кто внушал доверие, и тех, чьи показания нуждались в дополнительной проверке. Свидетель должен был говорить только правду, в чем он клялся, взгромоздив на голову для убедительности статую Будды. При отсутствии свидетелей свершался мировой суд, как считалось, на весьма справедливых и демократических началах — посредством ряда физических испытаний. Так, соперников погружали с головой в воду, и тот, кто дольше находился там, выигрывал судебное дело. Или же, например, побеждал тот, кто быстрее съедал данную порцию риса. При равных способностях заставляли полоскать рот, и, если у кого выполаскивалась хоть рисинка, тот и считался виновным. Иногда истину добывали, что называется, каленым железом. Правым оказывался тот, у кого фиксировали наименьшие ожоги на руках после погружения их в растопленный свинец. Спор решался и еще одним способом. Устанавливались и зажигались две одинаковые свечи. Враждующие стороны набирали полный рот воды и ждали, чья свеча сгорит быстрее, что означало поражение. Если кто-то не в состоянии был удержать воду до окончания испытания, то, естественно, оказывался виновным, и не надо было ждать, пока догорит свеча.
Несмотря на всю несовершенность подобной практики судебного дознания, которая, конечно, не могла привести к установлению истины, древние бирманцы, возможно, в силу своей религиозности никогда не ставили под сомнение правоту судей. Проще было избежать мирового суда, пойти на попятную, на всепрощение, дабы не подвергать себя унизительным и страшным испытаниям.
Период наивысшего расцвета Наганского государства был и временем расцвета многих художественных ремесел и живописи.* Фрески храмов и монастырей Пагана издавна привлекали к себе внимание живописцев не только Бирмы, но и других стран. В сюжетах настенной росписи вначале преобладала религиозная тематика: прославление Будды и его деяний, почитание духов-натов, сцены из джатак. Поскольку жизнь и странствия Будды были связаны в основном с Индией, то индийская манера в его изображении доминировала у художников Бирмы, которые, впрочем, иногда придавали Будде и черты простых смертных. Со временем работы наганских художников стали приобретать бирманский национальный колорит, а религиозные сюжеты перемежаться с житейскими, бытовыми.
Мастера кисти создали целую изобразительную систему построения рисунка с помощью линий. Почти контурными' штрихами передаются мужество и сила героя, красота и грациозность женщины, величие короля и важность придворных вельмож. Гроза, ветер, дождь, морская стихия — все изображалось линиями. При этом художники, используя яркие и сочные краски, не прибегали к созданию световых эффектов и перспективы, в чем самобытность и уникальность бирманского искусства Паганского периода. Оно следовало как бы законам умозрительного восприятия окружающего мира. Картина должна была отражать личные ощущения мастера, его чувства, его понимание окружающего мира. Ключом к разгадке рисунка служило знание символики. Например, сцена заседания высшего суда, уместившаяся на совсем маленькой фреске, передавалась лишь посредством изображения одного-двух человек, облаченных в строгие судейские одежды. Одинокое дерево могло символизировать джунгли; холм горы, а озерцо — целое море. Но иногда художник показывал и развернутую панораму с сотнями действующих лиц, пейзажем и множеством всякого рода ритуальных предметов.
Живопись древних бирманцев имела как бы три целевые направленности: религиозную, моральную и эстетическую. Религиозные сюжеты, выполненные с большим вкусом и мастерством, должны были пробуждать возвышенные чувства и вызывать ощущение прекрасного. Фрески утверждали буддийскую веру и одновременно житейские принципы благопристойности. Взирая на них, каждый не только понимал рассудком, но и образно представлял себе, что нарушение норм человеческого общежития, проявлявшееся то в обмане, то в воровстве или в других отклонениях, — серьезное преступление, которое сурово карается как сильными мира сего, так и «потустороннего». Эстетизм же выражался в создании ярких, красочных, затейливых орнаментов. Декоративные узоры с листьями лотоса и цветами, особенно розами, всегда считались мерилом художественного вкуса и богатой фантазии художника. Пропорциональность и геометричность линий определяли точность и твердость руки мастера, в том числе и в рисунках по лаку.
Производство лаковых изделий — ценнейшее художественное наследие Паганского периода. Некогда вблизи Пагана образовались целые поселения мастерового люда, и их потомки из поколения в поколение донесли до наших дней тайну росписи по лаку. Просматриваешь легкие бамбуковые дощечки, покрытые черным лаком и расписанные по вороненому глянцу золотом или суриком, и словно идешь по древним паганским храмам, заглядывая в глубь истории парадной жизни королевского двора. Лица правителей и лики святых, чудеса буддийских легенд, ритуальные обряды, фрагменты сражений, быта, танца — типичные сюжеты лаковых картин, выполненных в стиле старых мастеров.