Может быть, лет через двадцать он и исчезнет в Рангуне, но в Пагане, этом вечно древнем городе Бирмы, вряд ли.
Днем жизнь в Пагане кипит как в муравейнике. Толпы туристов осаждают его старинные памятники, нарасхват покупают прекрасные лаковые изделия. Некоторые храмы и пагоды окружены строительными лесами. Седой Паган потребовал от человека срочной помощи, и она пришла. В 1978 году бирманцы пожертвовали на реставрацию города четыре миллиона кьят, и с тех пор общественная касса продолжает пополняться. Встречаются такие, кто называет Паган мертвым городом. Но разве он мертв? Скорее, он уснул когда-то, в глубине веков, чтобы потом поражать своим великолепием.
Взглянешь с высоты какого-нибудь храма — и на тебя повеет живой стариной от бесчисленных пагод, раскинувшихся до самого горизонта…
ВИД С МАНДАЛАЙСКОГО ХОЛМА
Как ни стремителен современный легковой транспорт, а покрыть расстояние в 622 километра от Рангуна до Мандалая, второго по величине города Бирмы, едва удается за полный солнечный день. Узкая асфальтированная дорога, на которой- порой трудно разминуться с упряжкой буйволов или грузовиком, долго ведет мимо провинциальных городишек, малолюдных селений с бамбуковыми хижинами, по безжизненным равнинам, пока не распластывается под колесами широким полотном в нескольких десятках километров на подступах к Мандалаю.
Столица последних бирманских королей встречает отблесками заходящего солнца. Еще мгновение — и его багряный отсвет тонет в тихой заводи широкого рва, опоясывающего трехметровую зубчатую стену бывшего королевского дворца — главной достопримечательности и гордости Мандалая. Утром образующие квадрат (со стороной два километра) стены из красного кирпича производят впечатление грандиозного, построенного на века сооружения. Во дворец вели двенадцать ворот, через каждые 200 метров — кирпичные башни с многоярусными крышами и шпилями, с прорезями бойниц — грозное напоминание врагам о силе и могуществе королей, последних бирманских королей Миндона и Тибо. Эта цитадель, однако, оказалась не столь сильной, как выглядела, и пала в 1885 году, когда в Мандалай вошли британские колониальные войска и пленили Тибо. Часть дворца была разрушена, часть сожжена, но в основном он сохранился, а вот в годы второй мировой войны, когда бомбардировками и артиллерийскими обстрелами англичане выбивали из крепости засевший в ней гарнизон японских захватчиков, дворец, занимавший площадь более 11400 квадратных километров, сгорел дотла. Выжили только крепостные стены. Тиковый макет дворца размерами пять на пять метров находится в Рангунском национальном музее. На территории же бывшей мандалайской резиденции королей также соорудили какое-то подобие дворца, которое наряду с остатками каменных стен, одиноких парадных лестниц и 600 каменных плит с древними письменами из коллекции манускриптов короля Бодопаи представляет собой музей, нуждающийся в заботливых руках реставраторов.
Воображение, следуя рассказу местного гида, создает редкий шедевр бирманской архитектуры и строительного дела, отличающийся красотой внутренней и внешней отделки. Лучшие мастера королевства тесали из камня и вырезали на дереве замысловатые узоры, расписывали стены золотом и покрывали их цветными лаками, украшали яшмой и мозаикой из зеркальных стекол. Сотни ажурных деревянных «теремков» королевского гарема теснились у дворца.
Ятанапоуном («средоточием сокровищ») называли Мандалай, пока он не приобрел свое настоящее имя в 1856 году, когда предпоследний король Миндон перенес сюда столицу. Город был переименован по названию местной горы Мандалай, а вернее, холма, поднимающегося на 236 метров в восьми километрах от дворца. На вершине холма, где, по преданиям, Будда читал ученикам свои проповеди, стоит его каменное изваяние. Колосс указывает перстом на королевский дворец, словно призывая к поклонению своему наместнику на земле. Однако не все преклонялись перед самим королем. Около пагоды Сандамуни сохранились захоронения членов королевской семьи, погибших в 1866 году во время дворцовых интриг и покушения на Миндона.
С высоты Мандалайского холма открывается величественная панорама сооружений времен Миндона, которого обуревала неукротимая страсть сотворить еще одно чудо градостроительства из камня, дерева, в золотой оправе. Там, внизу, слепят глаз белоснежные зонтики комплекса пагоды Чауктаджи, которая строилась 25 лет, начиная с 1853 года. Статуя Будды из мрамора, добытого в нескольких километрах от Мандалая, стала главной реликвией пагоды. Говорят, что глыбу перетаскивали до места закладки храма 13 дней 10 тысяч человек. Сам король следил за тем, чтобы пагода имела сходство с замечательным Творением в Пагане — храмом Ананда.
В нескольких сотнях метров от холма белеют стройные ряды 730 мраморных стел пагоды Кутодо. Уникальный исторический памятник — место паломничества буддистов из многих стран — хранит на мраморных плитах весь свод буддийских трактатов. Высеченные на стелах тексты составляют 35 томов по 400 страниц в каждом обычного типографского издания. На 111 плитах каменной «книги» начертан буддийский дисциплинарный устав, на 208 — разместилась метафизика, 410 — заняли проповеди Будды и комментарии на пали. 730-я стела, установленная на юго-восточной стороне платформы пагоды Кутодо, повествует об истории создания комплекса.
Идея сооружения пагоды у подножия Мандалайского холма также принадлежит королю Миндону. Строительство началось 14 октября 1860 года и завершилось 4 мая 1868 года. Добытый на возвышенности в 50 километрах к северо-востоку от Мандалая мрамор доставляли к реке Каламал и транспортировали затем к королевскому дворцу. 50 искуснейших резчиков по камню аккуратно выводили витиеватые строчки священного писания под присмотром четырех монахов, 30 старших редакторов и 50 помощников редакторов, которым пришлось пересмотреть 86 тысяч разделов основного буддийского канона. Проходило порой десять дней тяжелого кропотливого труда, чтобы «исписать» только одну сторону стелы.
Годы пощадили это единственное в своем роде национальное культурное наследие, но не уберегли многие мандалайские памятники бирманского зодчества. Чуть южнее пагоды Кутодо напоминают об изысканном архитектурном ансамбле развалины монастыря Атумаши Чаун. Несколько, в стороне чернеют остатки великолепного деревянного монастыря Шуэнандо, возведенного последним королем Тибо. Облицованный знаменитой бирманской мозаикой из стекол, с колоннами, покрытыми сусальным золотом, монастырь словно пылал солнечным жаром, дополняя праздничное убранство города.
У подножия Мандалайского холма, у входов во многие храмы и у пагоды несут бессменную службу грозные стражники, мифические львы-чинте. Они сидят на задних лапах с разинутой пастью и обнаженными клыками. Пожалуй, ни один из представителей животного мира не пользовался у народов такой популярностью, как лев. Царь зверей в мраморе и бронзе «охранял» дворцы императоров и их усыпальницы. Он устрашающе взирал с боевых знамен и щитов, был неотъемлемым персонажем героических поэм, в которых восхваляли его силу, храбрость и ловкость. Изображение могучего зверя появлялось на государственных гербах даже тех стран, в которых лев, собственно говоря, никогда и не встречался.
В Бирме ко льву относятся с особым почитанием. С давних пор он считался своеобразным символом национального характера. Каменные изваяния львов исходят при раскопках древних городов и храмов. Страшные чинте отчеканены на монетах. Их резные фигуры из лучших пород дерева подпирали троны бирманских королей, восседая на которых венценосцы принимали своих министров и иностранных послов, утверждали важные государственные решения. Наиболее знаменитый из таких тронов — Тихатана Палин — был вывезен в свое время англичанами после завоевания Верхней Бирмы и возвратился только после получения страной независимости, став одним из главных экспонатов Национального музея Бирмы. Вслед за английским королем Ричардом I Львиное Сердце пять бирманских королей не удержались от соблазна возвеличить себя, приставив к своему имени слово «лев». Самые мощные изваяния чинте сидят около Мандалайского холма, у подступов к храмам Шуэзандо в Пьи, Шуэзигона в Ньяуну. В XVIII веке король Бодопая, отличавшийся честолюбием и гигантоманией, воздвигнул наряду с огромной пагодой две громадные, почти тридцатиметровые фигуры чинте. На сооружение каждой пошло около 800 тысяч кирпичей.