Шумные веселья случаются на Инле нередко. Каждый год в октябрьские дни от деревни Нанху отчаливает огромная красочная ладья в форме священной птицы хинта, напоминающей утку. Говорят, что именно на тайом ковчеге странствовал некогда по Инле король Алаунситу. Так же как и в далекие времена, на корме выставляются золоченые изваяния Будды, на время переселенные из знаменитой местной пагоды Паундоу. По обычаю, каждый наклеивает на статуи тонкие листики сусального золота. Фестиваль в честь храма Паундоу — самое значительное событие в озерном крае, собирающее паломников даже из отдаленных районов Бирмы.
Величаво скользит ладья по тихой воде, подплывает к поселениям, разбросанным вокруг озера, чтобы завершить традиционный ритуал поклонения. Возвращение в пагоду статуй Будды открывает новый этап фестиваля — народное гулянье, раздольное, мирское, свободное от религиозных условностей. Над озером звучат музыка, песни. Устраивается соревнования по оригинальному, распространенному лишь в здешних местах виду спорта — ножной гребле. Впрочем, состязания проводятся не только в дни фестивалей. Достаточно одной деревне бросить спортивный вызов соседям, и тут же набираются команды, собираются болельщики.
К месту гонок приходят и стар и млад. На длинных узких лодках с опорными перекладинами во всю длину на уровне пояса выстраиваются команды из 22 человек, плотно стоящих друг за другом в две шеренги. Одной рукой они опираются на планку, другой удерживают ручку весла, которое обхватывается в его нижней части ногой. Стартовый взмах платком — и лодки под ритмичное гиканье участников срываются с места и устремляются к финишной жерди, торчащей из воды километров за восемь от старта. Судна как лезвия рассекают с молниеносной быстротой зеркальную поверхность. В воздухе синхронно мелькают голые пятки, продолговатые лопасти весел, напружинившиеся смуглые спины. Победителей бурно чествуют, отмечают подарками. А на старте ожидает сигнала новая пара лодок. Команда из 12 замужних женщин и 12 девушек. Умению и опыту противопоставляются сама молодость и задор. Гляди, мол, болельщик, в оба! Может быть, на стремительной ладье летит и твое счастье. Юное, ловкое, сильное и миловидное создание, которому повезло в этот день показать свое искусство вот так, на людях, на чистой глади Инле.
Солнце клонится к закату. Еще несколько часов, и оно провалится за горизонт так поспешно, как, пожалуй, бывает только в здешних краях. По воде скользят лодки с только что собранным урожаем. Кто-то пришвартовался к пагоде, чтобы побыть в храме наедине со своими сокровенными думами. На высокой платформе, на спущенных в воду ступеньках плещется неугомонная детвора. Над домашними очагами колдуют женщины. Размеренная, неторопливая, как воды зеленоглазого озера Инле, жизнь.
ВЕЧНЫЕ СТРАННИКИ
На южной оконечности Бирмы, где теплое Андаманское море плещется y сильно изрезанной линии побережья Тенассерима и бьется о множество скалистых островов архипелага Мьей (Мергуи), разбросаны небольшие деревни салонов (селунгов), вечных скитальцев и мореходов. Пугливые и замкнутые люди, не приспособившиеся к современным условиям жизни, так и не смогли выйти из узкого мира, в котором находились их далекие предки. Толком никто не знает, когда появились салоны на островах и в болотистой береговой полосе вдоль Тенассерима. В документах переписи 1891.года этот народ зарегистрирован именно так, как назвали его бирманцы: «салоны», то есть «живущие у моря», «морские жители». Сами же себя эти люди до сих пор называют мокенами — словом, означающим на языке салонов «погружающийся в соленую воду», что отвечает образу их жизни и промысловой деятельности.
Считается, что салоны — выходцы из Малайзии, так (как говорят на языке, схожем с малайским, и внешностью чем-то напоминают малайцев, хотя у них есть что-то общее и с бирманцами. По одним предположениям, салоны антропологически близки к папуасско-меланезийскому типу негро-австралоидной расы, представляют вторую по древности ветвь народов Юго-Восточной Азии и происходят от малайзийских и индонезийских племен, отброшенных к бирманскому побережью более воинственными соседями. Иные догадки не исключают, что салоны откололись от своего же рода и отошли по каким-то причинам от родственных малайцев, которые до сих пор называют их «оранг бесим» («оттесненные люди»). Существует версия о самостоятельной народности, имевшей, по крайней мере до VI века, собственное островное государство, пока оно не рухнуло под ударами завоевателей, а его население нашло убежище на бирманских островах. По представлениям же самих салолов, их в предки произошли от населяющих и поныне Бирму монов, которые вынуждены были спуститься на юг страны во время засилья бирманских королей.
Волны скитаний прибили салонов к безлюдным каменистым островам вблизи города Мьей. Маленькие обособленные группки поселенцев можно встретить и в других близлежащих районах. Сегодня они здесь, э завтра снялись и на рассвете ушли в другие места. Море не хранит следов их легких, быстроходных лодок. Вечно гонимые в прошлом то малайцами, то бирманцами, салоны превратились в странствующее племя, кочующее по безбрежным просторам Андаманского моря в поисках тихого временного приюта.
Когда-то они пытались освоиться на земле, выращивать кокосы, бананы, папайю, ананасы, но вновь приходили более сильные племена, которые разрушали их хозяйство и продавали мирных людей в рабство. Бурное море в период муссонов еще защищало салонов от врагов, но успокаивались волны, и на горизонте появлялись новые суда пришельцев. Страх перед ними гнал салонов с острова на остров, в открытые голубые морские дали. Жизнь на воде, постоянная готовность к лишениям, бегству от преследований наложили отпечаток на самобытный уклад полузабытого племени, инстинктивно избегавшего контактов с внешним миром. Современниками без прошлого и будущего называют бирманских салонов.
Американский миссионер-баптист Стивенс попытался создать в начале XIX века для салонов письменность на базе латинского алфавита. В 1844 году манускрипт Стивенса был размножен, а спустя два года издан в виде начального пособия. Время почти не сохранило каких-либо свидетельств живого интереса салонов к плодам благотворительной деятельности миссионера. Исчезла старая литература, а салоны так и не приобрели своей письменности, остались глухими к чужому печатному слову.
В полной изоляции от внешнего мира этот маленький (их всего несколько тысяч) странствующий народ сохранил навыки труда, опыт предков, который заменяет им книги, радио, кино и тому подобное. По наблюдениям некоторых путешественников, живших среди салонов, это народ понятливый, любознательный, но обойденный помощью, какую имели многие другие народы на разных этапах развития.
Каким-то чутьем салоны угадывают нужное место для ловли рыбы и устриц, знают, какое надо выбрать для строительства лодки или хижины дерево, могут по иду определить, съедобен ли тот или иной фрукт, даже если он был ранее неизвестен, назвать по одному только листочку растение. По их понятиям, солнце восходит только для того, чтобы поднять их на работу, и опускается за морем, чтобы дать им отдых, а оберегают их покой духи, они же распоряжаются судьбой, дают пищу и кров. Духи навлекают на них страшные болезни, эпидемии. Холера, черная оспа, дизентерия, малярия., беспощадно косят людей, а салоны убеждены в проделках злых духов, противопоставить которым они могут лишь заклинания да мольбы, обращенные к добрым думам. Иногда салоны идут за помощью к знахарям. Но они не лечат, используя всевозможные травы и снадобья, как у некоторых других народов, а шаманят, считая себя посредниками между семьей больного и духами. Знахарь, и он же наставник по вере, садится у изголовья больного и «вселяет» в себя сверхъестественную силу, а потом накладывает ему на больное место заранее приготовленные листья бетеля и чая, после чего все ждут исцеления. В некоторых деревнях практикуется иной вариант такого врачевания. Больной укладывается на циновку, а знахарь с зажженной свечой на подносе, помахивая веером, «прогоняет» хворь. Одновременно он посылает пациента жареным рисом. Обряд завершается чтением заклинаний и традиционным обращением к духам. Немногие выживают после такого «лечения», и тем не менее вера во всемогущество духов остается К. непоколебимой.