Переводчик нашелся на следующий день, и нам удалось побеседовать с одним из местных старожилов — У Ньи Туном, бодрым, подвижным семидесятилетним стариком с красными от постоянного жевания бетеля зубами и губами. У Ньи Тун заговорил быстро-быстро, словно кто его торопил. Родился он на «равнине зеленого камня», как порой называют эту местность, где жили его предки. Люди пришли сюда, к морю, где легче прокормиться. Корчевали деревья, очищая землю под рисовые посадки, строили рыбачьи лодки. Сейчас в деревне не меньше трехсот дворов, население перевалило за две тысячи.
— Вчера у нас была свадьба, а значит, и людей скоро прибавится, — усмехнулся старик. — А что вы знаете о наших свадьбах? — спросил У Ньи Тун и, не дождавшись ответа, начал свой рассказ о здешнем свадебном обряде.
Араканцы, как и бирманцы, при рождении ребенка получают у астрологов своеобразное свидетельство — «зата». На таком «документе» из пальмового листа отмечаются дата рождения и сочетание звезд в этот день. Перед вступлением в брак молодые люди предъявляют свой зата предсказателю судьбы, который и определяет, будут ли они богаты, удачливы и счастливы в браке. Если сочетание даты рождения молодых и положение небесных светил благоприятны, астролог называет день свадьбы.
Ночь накануне свадьбы проходит в танцах у домов жениха и невесты. Девять умудренных опытом женщин co стороны жениха отправляются в ту ночь к невесте с угощениями, дорогими подарками и цветами на подносах. Они же наряжают ее к предстоящему торжеству. На свадьбе обязательно должны присутствовать буддийские монахи. Еще с утра они ходят по деревне с проповедями, стараясь привлечь к организации такого важного празднества как можно больше народу. Для жениха и невесты отдельно готовится свадебная еда — рисовая паста, два банана, два утиных яйца, две рыбы, два батата, две креветки.
Вечером жених направляется к дому избранницы в сопровождении шаферов — почтенного старца и юноши. И праздничный наряд, и пристегнутая сбоку длинная сабля, и вообще весь его вид выражают мужество, отвагу, серьезность намерений. При входе в дом жениха одаривают серебряными и золотыми тесемками и требуют символический выкуп. Венчает молодых опытная пожилая женщина, которая усаживает их рядом, накладывает зата один на другой, поливает их водой и объявляет, что отныне молодые муж и жена. В знак особого уважения к родителям новобрачные готовят одной и другой сторонам по семь катышков риса. Добрые пожелания, подарки родственников, друзей и знакомых завершают ритуал араканской свадьбы. Неписаные правила предусматривают, чтобы свадьба обязательно состоялась до тинджана — бирманского Нового года — и ни в коем случае после буддийского поста. Если в семье одного из будущих супругов ожидают ребенка, свадьба откладывается.
Явления природы, традиционные условности, суеверия, житейский опыт составили целый кодекс и других неписаных законов у араканцев. Считается, например, целесообразным начинать полевые работы в воскресенье. Сразу же после вспашки надо оставить в четырех концах поля на широких листьях по три плошки риса, посадить джутовый росток, положить на определенное место в поле горсть сладкого риса и только тогда начинать посадку саженцев. Араканцы считают, что не следует показывать пальцем на растущие фрукты, иначе они не созреют; нельзя удивляться их размерам, иначе плоды перестанут расти.
Прежде чем отправляться на лов рыбы, нужно поклониться духам моря. Во время лова нельзя свистеть, ругаться, радоваться удачной ловле и удивляться, если попадется крупная добыча. Рыбаки одной деревни не должны поднимать парус на судне при подходе к другой деревне, а если подняли, то нельзя опускать его до тех пор, пока судно не покинет временное пристанище.
Араканцы считают плохой приметой, если сосуд с питьевой водой, который они обычно выставляют перед домом для прохожих, остается открытым. Нельзя входить в чужой дом с незакрытой посудой для питья. Араканцы не умываются водой из питьевых сосудов, не моют ноги в озере, чтобы не замутить его. Они не торгуют скотом белой масти, за исключением выращенного в собственном доме, никогда не угощают гостей бамбуковыми побегами, грибами, рисовой пастилой, сырыми овощами, считая, что от них можно заболеть. Старшее поколение следит за тем, чтобы перед тинджаном в доме были проведены генеральная уборка, стирка, мелкий ремонт; все плохое и нечистое должно остаться в старом году.
— Что же изменилось за годы новой власти? — спросил я старика.
— Многое изменилось, конечно, и многое еще меняется, — последовал глубокомысленный ответ. — Отношения между людьми изменились, стали более родственными, что ли. Молодежь потянулась к знаниям. В Мьяпьине построили школу-пятилетку. Дальше дети идут учиться в соседнюю деревню Лоунту, где открылась семилетка. Кто хочет продолжать учебу, направляется в город Сандовей. Там есть средняя школа и другие учебные заведения. Слов нет, жить стало лучше, но проблем еще много. А где их нет?
Вспомнив о волнующих селян проблемах, старик пришел в некоторое замешательство, но тут же нашел выход из положения, сославшись на газеты.
— В газетах пишут о наших заботах. Это хорошо. Местные власти должны добиваться того, чтобы для сельской детворы наука не кончалась в начальных классах. Средних школ, значит, надо строить больше. Надо больше заботиться о сельских жителях. Иногда не знаешь, где достать керосин, спички, мыло, одежду по государственным ценам. Крестьянина надо научить разводить скот, пользоваться сельскохозяйственными машинами. У нас в деревне народ в основном промышляет в море. Кто работает в кооперативе по выращиванию жемчуга для продажи за границу, кто ловит рыбу, кто собирает ракушки. Водятся у нас здесь и крабы, а черепахи попадаются до ста шестидесяти килограммов. В безлунные ночи выходим в море ловить «золотых» креветок. Они боятся света. Живут большими группами и темной ночью всплывают на поверхность моря белыми пятнами, и тогда рыбаки без труда берут их сетью. В наших краях вообще-то ловят и крокодилов, но это далеко от нас. Море кормит с ноября по май, — продолжал старик. — Потом дуют муссоны, и огромные волны не дают выйти в море. Тогда мы ловим рыбу в речках, протоках, заводях. А сейчас море тихое, и мне пора, — заторопился У Ньи Тун, глядя на зашуршавшие по песку плоскодонки, подталкиваемые к набегающей волне десятками рук.
Только-только начинает светать, а деревня уже пробуждается, словно по команде. Солнце поднимается здесь поздно. Сырой холодный песок еще не успевает нагреться, как сотни быстрых босых ног оставляют на нем свои отпечатки. Начался сезон прибрежной ловли креветок, и тут уж нельзя мешкать. Пока одни в море, другие помогают им на берегу. Каждый знает свое место. Столкнув лодку в воду, человек 14–15 тут же запрыгивают в нее и ритмичными слаженными ударами весел отгоняют на 20–40 метров от берега, равномерно выпуская шлейф тонкой мелкой сети с привязанными к ней поплавками из пластиковых канистр, мячей и прочего, что может держаться на воде. С определенными интервалами за борт выпрыгивают пловцы, которые поддерживают сеть и медленно сводят ее широким полукругом, помогая тем, кто тянет улов на берегу, держась за концы каната. Чтобы легче удержать его, рыбаки привязываются к нему короткими поясными бечевками и шаг за шагом тащат за собой тяжелую сеть с добычей.
— Поднимай, поднимай, — звучит команда. Чем ближе к берегу подтягивается сеть, тем оживленнее становится на берегу. В ход пускаются яркие зеленые и синие сачки на длинных шестах, которыми водят по самому дну у сети, чтобы не упустить часть улова.
На песке поднимаются слегка розоватые горки креветок. Улов распределяется по корзинам, и женщины уносят его в деревню. Целый день с рассвета до заката по берегу курсируют стройные молчаливые мадонны с тяжелой ношей на голове — то с уловом, то с обедом и чаем для рыбаков, которые, выловив всех креветок в одном месте, тут же передвигаются на другое. Условности не позволяют женщине в здешних краях заниматься морским промыслом. А на суше дел ей хватает. С одними креветками сколько хлопот. Сначала их раскладывают на циновки и выставляют на солнце, чтобы они как следует прожарились, затем измельчают и превращают в пасту, которой сдабривают традиционные блюда из риса.